Теория локальных цивилизаций а.Тойнби. Цивилизационная теория А. Дж. Тойнби Арнольд тойнби вклад в историю

Жаропонижающие средства для детей назначаются педиатром. Но бывают ситуации неотложной помощи при лихорадке, когда ребенку нужно дать лекарство немедленно. Тогда родители берут на себя ответственность и применяют жаропонижающие препараты. Что разрешено давать детям грудного возраста? Чем можно сбить температуру у детей постарше? Какие лекарства самые безопасные?

Арнольд Тойнби (1889 - 1975 гг.): английский историк и социолог, его работа - 12 томный труд «Постижение истории». Основные идеи концепции:

1. Тойнби рассмотрел цивилизации как основные единицы исторического процесса. Цивилизации – это различные типы общества, выступающиекак относительно самостоятельные культурные миры.

2. Разработал концепцию круговорота локальных цивилизаций.

Локальная цивилизация - это устойчивое единство людей, возникающее в отдельных регионах и базирующееся на определенных архетипах, общих духовных ценностях и традициях. Всемирная история - это мозаичное панно, сотканное из различных суверенных культур, расположенных параллельно во времени и существующих рядом.

Западнохристианская цивилизация;

Восточнохристианские цивилизации – две православные (византийская и русская);

Исламская (арабская) цивилизация;

Индийская цивилизация;

Китайская цивилизация.

Остальные цивилизации были отнесены к цивилизациям-спутникам.

3. В развитии каждой цивилизации Тойнби выделил 4 основных цикла развития:

- возникновение - общество находится в постоянном движении, развитии, что приводит культуру к становлению цивилизации (окружающая среда бросает вызов обществу, и общество через творческое меньшинство отвечает);

- рост - это процесс ее внутреннего самоопределения, самовыражения и определения ее ценностей. (Например, Индийская цивилизация делает акцент на религиозные ценности, Западная цивилизация делает акцент на научно-механические ценности, античная цивилизация акцентирует внимание на эстетические ценности);

- надлом и разложение цивилизации. Из 30 цивилизаций – 4 (5) мертворожденные, 16 цивилизаций - прекратили свое существование, 7 остаются под угрозой ассимиляции с западной цивилизацией. Разложение цивилизации начинается на стадии надлома. Надлом характеризуется тремя моментами:

· недостатком созидательной силы у творческого меньшинства;

· отказ большинства от подражания меньшинству;

· утрата обществом социального единства.

Пример. Римская империя в I в н.э.- кризис цивилизации. Создается новый духовный стержень - христианство – основа для новой цивилизации;

- гибель и упадок, старая цивилизация уступает место другой. После надлома происходит гибель цивилизации, а между надломом и гибелью проходят столетия, а иногда тысячелетия. Например, Египетская цивилизация (надлом в XVI в. до н.э., а гибель в V в. н.э. (21 столетие)).

Таким о., по А. Тойнби, все народы проходили идентичные циклы или этапы развития цивилизации, движущей силой которых являлась творческая элита, которая имеет творческий потенциал и ведет за собой пассивную массу. Цивилизации погибают не вследствие убийства, а вследствие самоубийства.

Консолидация всех элементов общественной жизни в цивилизованное объединение происходит на основе религии. В этом смысле появление мировых религий является лучшим условием консолидации человечества. Прогресс человечества заключается в духовном самосовершенствовании и создании единой мировой религии, на статус которой сегодня претендует Вера Бахаи.

Сторонником Арнольда Тойнби был Самюэль Хантингтон, который рассматривал цивилизацию как культурную целостность, высокий уровень культурной идентичности людей, явно выраженную культуру.

Все рассмотренные научные концепции о происхождении и сущности цивилизации, разработанные в философии в конце ХVШ - ХХ ст., позволяют нам в зависимости от содержательной сущности цивилизации и критериев ее оценки определить тип цивилизации (тип – объединение в единое целое по общности признаков). Тип цивилизации – это утверждение сходства, общности, которая обнаруживается в некотором ряде социокультурных образований. Сходство облика цивилизаций объединяет их в некоторую смысловую целостность, но это же качество отделяет эту целостность от других цивилизаций, имеющих иные опорные принципы существования.

Существует несколько вариантов типологии цивилизации:

- по масштабам рассмотрения (цивилизацию связывают с конкретным географическим местом): мировая или глобальная цивилизация, континентальная (европейская, африканская), региональная (славянская, североафриканская), национальная (французская, английская). По масштабам рассмотрения мировую цивилизацию делят на два типа: цивилизация Запада и цивилизация Востока или цивилизация Севера и цивилизация Юга. Они рассматриваются и как два типа культуры, и как два типа цивилизации;

- по типу хозяйственной деятельности: приморские и континентальные цивилизации;

- по типу природно-географической среды: закрытые и открытые цивилизации и т.д.

Вывод. Цивилизация, с одной стороны, выступает как социокультурное образование, своего рода пересечение культуры и общества, основу которого составляет уникальная однородная культура. С другой стороны, цивилизация отражает степень прогрессивного развития общества и его культуры на определенном историческом этапе развития. Прогресс культуры идет от варварства к цивилизации, которая отражает степень очеловечивания народов.

3.3. Соотношение понятий "культура" и "цивилизация"

Все многообразие точек зрения на соотношение культуры и цивилизации в культурологии можно свести к двум основным традициям:

1. Англо-американская традиция: понятия "культура" и "цивилизация" выступают как синонимы, и между ними отсутствуютсколько-нибудь существенные различия.Ее сторонниками являются английский историк Арнольд Тойнби(1889 - 1975)и Самюэль Хантингтон.

В англо-американской традиции общие черты культуры и цивилизации фиксируют:

Явления одной сферы действительности – процессы общественной жизни;

- в эти понятия мы вкладываем позитивный содержательный смысл (человек культурный и человек цивилизованный);

- эти термины указывают на группы ценностей: социальные и культурные;

- уровень и культурности, и цивилизованности связан с историческим прогрессом общества.

2. Немецкая традиция: "культура" и "цивилизация" рассматриваются как две противоположности. Первым разграничил эти два понятия немецкий философ Иммануил Кант (1724 - 1804), позже, в начале XX в., его поддержали немецкие философы Освальд Шпенглер (1889 - 1936), Гюстав Зиммель, Герберт Маркузе (1898 - 1979). Сторонниками данной традиции являются философы России (Николай Данилевский, Николай Бердяев), Польши (М. Вебер), Испании.

Наиболее яркими примерами противопоставления культуры и цивилизации служат теория Освальда Шпенглера (1889 - 1936) и теория Н.Я. Данилевского.

Соотношение понятий «культура» и «цивилизация»

Культура 1. Первична, имеет природное происхождение: человек. 2. Характеризует состояние духовной жизни общества и определяет внутренний стержень исторического развития человечества – его духовность. 3. Создает средства и способы для развития духовности (книги, знания, идеи). 4. Выражает аспект общественной жизни (уровень общественного развития в целом). 5. Выражает отношение к типу общества и миру в целом. 6. Культура вырабатывает ценностные ориентиры: образцы, коренные установки мышления и поведения. В культуре важны творчество, самоценность, стремление к возвышенному идеалу. Культура есть явление глубоко индивидуальное и неповторимое. В ней все материальное служит духовному. 7. Стремление к новизне, самобытности, оригинальности, изменчивости, неповторимости и уникальности. 8. Культурным человека делает «внутренняя культура» личности – превращение достижений человеческой культуры в коренные установки мышления и поведения личности. Культура – это мозг общества, она облагораживает и возвышает душу. Культура – это духовные ценности: · Образование · Наука · Философия · Искусство Для освоения человеком культурных достижений необходимо стремление понять их смысл, самостоятельные усилия мысли и духовного самосовершенствования

Цивилизация 1. Вторична, имеет социальное происхождение: общество. 2. Характеризует технологическое совершенство общества и определяет материальную оболочку культуру - ее техногенность. 3. Снабжает людей средствами существования (одежда, техника, жилище). 4. Выражает прогрессивность общественного развития (степень социально-политического развития общества). 5. Реализует определенный тип общества к конкретным историческим условиям. 6. Цивилизация предполагает усвоенность образцов, соблюдение норм и правил, инерционность, порядок и дисциплину. В цивилизации важен стереотип. Цивилизация - явление общее и повсюду повторяющееся В ней все духовное служит материальному. 7. Стремление к всеобщности, универсальности, прагматизму, утилитаризму 8. Цивилизованный человек обладает лишь «внешней культурой», которая состоит в соблюдении норм и правил приличия, принятых в цивилизованном обществе. В цивилизованном человеке может скрываться дикарь, зверь, варвар, способный при случае преступить все законы общества. Феномен современности – «цивилизованное бескультурье» Цивилизация – это тело обществ, она обеспечивает комфорт для тела. Цивилизация – это материальные ценности: компьютер, мобильный телефон, машина, плеер, видеокамера и т.д. - это степень технологического и социально-политического развития общества. Для получения доставляемых цивилизацией благ не всегда обязательно понимать их смысл, пользоваться ими можно механически, не понимая принципов их устройства (бытовая техника, электроосвещение)

Вывод. Культура и цивилизация – это объективные явления. Культура выступает как совокупность духовных возможностей общества, а цивилизация - как совокупность условий для их реализации. Духовная элита общества через достижения современной цивилизации способна контролировать дальнейший прогресс человечества.

Литература

Основная литература

1. Культурологія: теорія та історія культури / За ред. І.І. Тюрменко, О.Д. Горбула. – К.: Центр навч. літ-ри, 2004. - 368 с.

2. Петрушенко В.Л. Культурологія. – 2-е вид. / В.Л. Петрушенко, Є.А. Подольска, С.М. Повторева та ін. За заг. ред. В.М. Пічі. – Львів: Магнолія плюс, 2005. – 360 с.

3. Подольска Є.А. Кредитно-модульний курс культурології / Є.А. Подольска, В.Д. Лихвар, Д.Є. Погорілий. – К.: Центр навч. літ-ри, 2006. - 368 с.

4. Кармин А.С. Основы культурологии: морфология культуры / А.С. Кармин. – СПБ.: Лань, 1997. – 512 с.

5. Кравченко А.И. Культурология / А.И. Кравченко. – М.: ТК Велби, Изд-во „Проспект”, 2004. – 268 с.

Дополнительная литература

1. Бобахо В.А. Культурология: программа базового курса, хрестоматия, словарь терминов / В.А. Бобахо, С.И. Левикова. – М.: Фаир-Пресс, 2000. – 400 с.

2. Бокань В. Культурологія / В. Бокань. – К.: МАУП, 2000. – 136 с.

3. Викторов В.В. Культурология. – 2-е изд., перераб. и доп. / В.В. Викторов. – М.: Экзамен, 2004. - 560 с.

4. Греченко В. История Культуры: очерки по истории украинской и зарубежной культуры / В. Греченко. - 120 с.

5. Гуревич П.С. Культурология. – 3-е изд. / П.С. Гуревич. – М.: Гардарика, 2001. – 280 с.

6. Золкин А.Л. Культурология / А.Л. Золкин. Под ред. Н. Михайловой. – М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2001. – 335 с.

7. История и философия культуры. / Под ред. Г. Пондопуло. – М.: ВГИК, 1996. – 250 с.

8. Історія української та зарубіжної культури / За ред. С. Клапчука. – К.: Вища школа, Знання, 1999.

9. Касьянов В.В. Культурология: экзаменационные ответы. Сер. «Сдаем экзамен» / В.В. Касьянов. – Ростов-на-Дону: Феникс, 2004. – 320 с.

10. Культурология / Под ред. В. Багдасарьяна. - М.: Знание, 1999.

11. Культурология / Под ред. Г. Драча. – Ростов-на-Дону: Феникс, 1998. – 572 с.

12. Культурология / Под ред. А. Радугина. – М.: Центр, 1998. – 304 с.

13. Культурология / Под ред. А.С. Неверова. – 3-е изд., испр. - Минск: Высш. шк., 2007. – 368 с.

14. Полищук В.И. Культурология / В.И. Полищук. – М.: Гардарика, 1998. – 446 с.

15. Українська культура: історія і сучасність / За ред. С. Черепанової. – Л.: Світ, 1994.

16. Українська та зарубіжна культура / За ред. М. Заковича. – К.: Знання, 2002.

17. Шевнюк О.Л. Українська та зарубіжна культура / О.Л. Шевнюк. – К.: Знання-Пресс, 2002.

ПРИЛОЖЕНИЕ

Культурологический словарь

Адаптация культурная (от лат. adaptation – приспосабливать) – приспособление человеческих сообществ, социальных групп и отдельных индивидуумов к меняющимся природно-географическим и социально-историческим условиям жизни посредством изменения стереотипов сознания поведения, норм и ценностей, образа жизни, способов жизнеобеспечения, направлений и технологий деятельности.

Аллегория (от греч. allehoria - иносказание) – 1) принцип художественного осмысления действительности и организации материала в искусстве, при котором отвлеченные понятия, идеи, мысли выражаются в конкретных художественных образах и формах; 2) скрытый смысл, намек на что-либо, иносказание.

Антропоцентризм (от греч. anthropos – человек, centrum - центр, середина) - представление о мироустройстве, которое организуется вокруг человека как центра Вселенной.

Артефакт (от лат. artifactum – искусственно сделанный) - любой искусственно созданный человеком, обществом продукт культуры, имеющий как определенные физические характеристики, так и знаковое или символическое содержание. Артефактами культуры могут быть названы: предметы и вещи, техника и орудия труда, одежда; любые феномены духовной жизни общества - научные теории, суеверия, произведения искусства и фольклора.

Архетипы культурные (от греч. arthe - начало и tupos – образ) - архаические культурные первообразы, идеи; нормативно-ценностные ориентации, задающие образцы жизнедеятельности людей, прошедшие через многовековые пласты истории, культурно трансформировавшиеся и сохранившие свое значение и смысл в современной культуре.

Ассимиляция культурная (от лат. assimilation – уподобление, сходство, сопоставление) – полное или частичное поглощение культуры одного, обычно менее цивилизованного народа, другой культурой, чаще всего путем завоевания, последующих смешанных браков и целенаправленного «растворения» порабощенного этноса в этносе поработителе.

Вандализм (от лат. vandali – название древнегерманских племен, завоевавших часть Римской империи и подвергших Рим разгрому и разграблению) – дикое, беспощадное разрушение культурных и материальных ценностей.

Варварство (от греч. barbaroi– иностранцы, которые говорили на непонятном языке) – 1) невежественное отношение к культурным ценностям; 2) в периодизации истории человеческого общества (по А. Фергюсону) – второй период после дикости, перед цивилизацией.

Глобализация (от лат. globus– шар)- процесс усиления взаимосвязанности мира, характеризующийся расширением взаимовлияния различных стран и народов на основе современных информационных технологий; процесс интенсификации экономических, финансовых, политических, культурных связей и зависимостей между сообществами, что приводит к униформации мира во всех областях и отражается в появлении идентичности в наднациональном масштабе.

Глобальные проблемы - современные проблемы цивилизации, от решения которых зависит выживание человечества в целом (например, предотвращение мировой термоядерной войны, регулирование стремительного роста населения в развивающихся странах, прекращение катастрофического загрязнения окружающей среды, предотвращение отрицательных последствий научно-технической революции и др.). Впервые сформулированы и проанализированы в рамках деятельности Римского клуба.

Дегуманизация (от лат. de - приставка, обозначающая отделение, удаление и humanus - человечный) - утрата обществом духовных и нравственных ценностей; отказ от мировоззрения, основанного на справедливости, внимании, уважении к личности, индивидуальным качествам человека.

Диалог культур (от греч. dialogos – диалог между двумя или несколькими лицами) – процесс взаимодействия культурных систем, в результате которого каждая культура обретает свою индивидуальную самобытность.

Динамика культуры (от греч. dinamikos - относящийся к силе, сильный) - изменение культуры, описание культуры в движении; те средства, механизмы и процессы, которые описывают трансформацию культуры, ее изменение.

Дифференциация культурная (от лат. differentia – различие) – качественные изменения в культуре, связанные с вычленением, разделением отделением частей от целого.

Доминанта культурная (от лат. dominans – господствующий)– главенствующая идея, основной признак или важнейшая составная часть культуры.

Духовная культура - сфера человеческой деятельности, охватывающая духовную жизнь человека и общества; совокупность духовных ценностей.

Знак - материальный предмет (явление, событие), выступающий в качестве представителя некоторого другого предмета, свойства или отношения и используемый для приобретения, хранения, переработки и передачи сообщений (информации, знаний); овеществленный носитель образа предмета.

Изобразительные искусства – искусства, связанные со зрительным восприятием, создающие изображения видимого мира на плоскости и в пространстве (живопись, графика, скульптура).

Интеграция культурная (от лат. integratio – восстановление, восполнение)- процесс углубления культурного взаимодействия и взаимовлияния между государствами, национально-культурными группами, историко-культурными областями.

Искусство - совокупный результат человеческой деятельности, выражающийся в практически-духовном эстетическом освоении мира в процессе художественного творчества; отображение действительности в художественных конкретно-чувствительных образах, творчество по законам красоты. Различными формами искусства являются литература, архитектура, скульптура, живопись, графика, декоративно-прикладное искусство, музыка, танец, театр, кино и др. В основе искусства лежит способность человека к формированию образов.

Канон (от греч. капоп - правило, предписание, мерило) - нормативный образец; в изобразительном искусстве совокупность художественных приемов и правил, которые считаются обязательными в ту или иную эпоху (нормы композиции и колорита, система пропорций, иконография данного типа изображения).

Катарсис (от греч. catharsis - очищение) - духовное очищение через сострадание, страх, сопереживание героям трагедии; внутреннее освобождение, которое испытывает человек в процессе общения с высшими образцами культуры. Термин был введен Аристотелем в работе «Поэтика» для обозначения возвышенного удовлетворения и просветления, которые испытывает зритель, пережив вместе с героем трагедии страдание и освободившись от него.

Код культуры (от франц. code) - совокупность знаков, символов, смыслов (и их комбинация), которые заключены в любом предмете культурной деятельности человека.

Конвергенция культуры (от лат. convergere – приближаться, сходиться) – процесс сближения, схождения культур.

Консерватизм культурный (от лат. conservo – сохраняю, предохраняю) - приверженность к сформулированным духовным ценностям, нормам, правилам поведения, неприятие всего нового в науке, литературе, искусстве и т.д.

Контекст (от лат. contextus - соединение, согласование, связь) - общий смысл, социально-исторические и культурные условия, дающие возможность уточнить смысловое значение результатов творческой деятельности человека.

Контркультура (от греч. contra - против) - направление развития современной культуры, противостоящее традиционной, «официальной» культуре; форма протеста против культуры «отцов», получившая распространение среди части американской молодежи в 60-х - начале 70-х гг. Знаменует собой открытый отказ от социальных ценностей, моральных норм и нравственных идеалов потребительского общества, стандартов и стереотипов массовой культуры, образ жизни, в основе которого лежат установки на респектабельное поведение, социальный престиж, материальное благополучие.

Культ (от лат. cultus - уход, почитание) - совокупность действий, обрядов, ритуалов, связанных с верой в сверхъестественное. Культ возникает в традиционной культуре; один из обязательных элементов любой религии, выражающийся в особых магических обрядах, действиях священнослужителей и верующих с целью оказать желаемое воздействие на сверхъестественные силы. Центр отправления культа- храм, молитвенный дом с различными культовыми предметами (иконы, фрески, распятия и др.). Кроме того, культ - это преклонение перед кем-либо или чем-либо; почитание кого-либо или чего-либо.

Культура (от лат. cultura - возделывание, воспитание; первоначально – обработка земли) - открытая категория, обозначающая содержание общественной жизнедеятельности людей, «представляющее собой биологически ненаследуемые, искусственные, созданные людьми объекты (артефакты). Под культурой понимаются организованные совокупности материальных объектов, идей и образов; технологий их изготовления и оперирования ими; устойчивых связей между людьми и способов их регулирования; оценочных критериев, имеющихся в обществе. Это созданная самими людьми искусственная среда существования и самореализации, источник регулирования социального взаимодействия и поведения».

Культура организации - специфическая, присущая лишь данной организации, самодостаточная система связей, взаимодействий, отношений, элементов, необходимых для ее функционирования.

Культура личности - уровень (степень) осознания культурных ценностей, которые проявляются в мышлении, духовно-практической (чувства, общение) и практической (поведение) деятельности человека; синтез индивидуальных качеств личности, направленных на творческое взаимодействие с окружающей средой.

Культурно-историческая эпоха - исторический отрезок времени, в течение которого людей объединяет определенная культурная общность, например, античность, средневековье, Возрождение и т.п.

Культурно-исторические типы - целостные совокупности характерных элементов жизни этноса, проявляющиеся в религиозном, социально-экономическом, политическом и других отношениях. Концепцию культурно-исторических типов впервые сформулировал Н.Я. Данилевский в работе «Россия и Европа». Согласно его концепции, результатом положительной деятельности того или иного народа выступает создание своеобразного, обособленного, локального культурно-исторического типа. Данилевский выделяет в хронологическом порядке десять культурно-исторических типов, целиком или частично исчерпавших возможности своего развития.

Культурные универсалии (от лат. universalis - общий, всеобщий) - нормы, ценности, правила, традиции, аспекты культуры, которые носят всеобщий характер, присутствуя на всех этапах развития человеческого рода. Культурные универсалии не зависят от географического места, исторического устройства общества.

Культурный образец – устойчивая конфигурация связей людей друг с другом, с предметной и природной средой, которая обуславливается определенными типами ситуаций, предписанным поведением в них человека и его связи с окружающим миром.

Культурный организм - восприятие культуры как живого биологического организма, который в своем развитии проходит стадии зарождения, роста, расцвета, старения и умирания. Данной точки зрения придерживались многие авторы, в том числе Г. Спенсер, Н.Я. Данилевский, О. Шпенглер, большинство эволюционистов.

Культурные ценности - система жизненно важных (положительных) для человека и общества объектов, потребностей, целей, на основании которых осуществляется регуляция человеческой деятельности; положительно-значимые для человека вещи и идеи.

Культурный слой – слой земли, содержащий остатки деятельности человека, древних сооружений, строительный и хозяйственный мусор.

Культурологический подход к понятию «цивилизация» - подход, в рамках которого цивилизация рассматривается как особый социокультурный феномен, ограниченный определенными пространственно-временными рамками. В большинстве случаев основу этого феномена составляет религия (М. Вебер, А. Тойнби). Некоторые ученые указывают на четко выраженные параметры технологического развития (А. Тойнби).

Культурология - (от лат. cultura и греч. logos - знание, учение, слово) - научная дисциплина, изучающая культуру как естественную целостность через призму культурного становления общества и человека; «объяснение культуры». Культурология – это система знаний о сущности, закономерностях существования и развития культуры, о механизмах функционирования культурных форм, явлений и процессов.

Локальные типы культур - замкнутые, самодостаточные, не поддерживающие диалога с другими типы культур.

Маргинальность культурная (от позднелат. marginalis - находящийся на краю; прилагательное, берущее начало от margo - край, граница) - понятие, указывающее на промежуточность, неадаптивность, «пограничность» положения человека между какими-либо социальными группами, а соответственно и типами культуры. Культурная маргинальность возникает в результате изменения нормативно-ценностных систем под воздействием межкультурных контактов, социальных сдвигов и технологических факторов, когда человек определенной культуры вынужден осваивать иные, чуждые ему социальные роли, образ жизни, культурные ценности.

Массовая культура (от лат. massa - ком, кусок) - совокупность явлений культуры XX - XXI вв., характерных для современного общества, порожденных научно-технической революцией, урбанизацией, разрушением локальных общностей и размыванием территориальных и социальных границ. Массовое распространение культурных явлений связано с развитием систем информации, коммуникации, радио, телевидения, кино и т.д., которые способствовали созданию массовой аудитории потребителей культурной продукции. Массовую культуру характеризуют особенности производства культурных ценностей в современном индустриальном обществе, рассчитанном на массовое потребление (массовое производство при этом понимается по аналогии с конвейерной технологией в промышленном производстве). Первоначально массовая культура возникла как рынок сбыта для бизнеса, специализирующегося в области развлечений. Массовая культура, неглубокая, стандартная, является культурой повседневной жизни и проявляется в нивелировании творческих индивидуальностей, в тиражировании и доступности (в смысле понятности всем и каждому) культурных ценностей, приоритетах мегаполисных форм существования. Она рассчитана на «среднего» человека, формируется под воздействием восприятия массовым сознанием социокультурных стереотипов, генерируемых средствами массовой информации. Авторство термина принадлежит М. Хоркхаймеру (впервые применил в работе «Искусство и массовая культура», 1941).

Материальная культура - сфера человеческой деятельности, охватывающая материальную жизнь человека и общества; физические объекты, созданные руками человека; совокупность материальных ценностей. В материальную культуру включаются:

1) культура труда и материального производства;

2) культура быта;

3) культура топоса, т.е. места жительства (жилища, деревни, города);

4) культура отношения к собственному телу и т.п.

Менталитет (ментальность) (от лат. mentalis - умственный, духовный) - мироощущение, мировосприятие; склад ума, умственный настрой, образ, способ мышления личности или общественной группы; глубокий психологический уровень коллективного и индивидуального сознания. Менталитет представляет собой совокупность психологических, поведенческих установок индивида или социальной группы, которая формируется в недрах культуры под воздействием традиций, социальных институтов, среды обитания человека. Целостный образ жизни человека определяется менталитетом, объединяющим ценностные формы сознания (мораль, религия, философия и др.) с миром бессознательных психических состояний.

Миф (от греч. Mythos - предание, сказание) - архаическое повествование о деяниях богов и героев, об управляющих миром богах и духах. Миф - это попытка человека объяснить самому себе всю структуру, смысл того мироздания, космоса, частью которого он является, в котором живет. Миф - это чувственное представление о мире, когда человек не противопоставляет себя природе, поэтому в мифе всегда присутствует обобщающее начало. Мифологическое сознание свойственно человеку на протяжении всей истории, а не только на ранних ее стадиях. Современный человек также творит мифы, чувственно обобщая явления современной жизни.

Модернизация (от франц. modernizahion, от moderne – современный) - концепция перехода от доиндустриального к индустриальному обществу путем комплексных реформ, занимающих большой промежуток времени, в результате чего кардинально меняются социальные институты общества и образ жизни людей; совокупность технологических, экономических, культурных, политических изменений, которые направлены на усовершенствование общественной системы в целом.

Модернизм (от франц. modernizahion, от moderne – современный) - направление в изобразительном искусстве, прикладном искусстве и архитектуре конца XIX - начала XX в., противопоставляющее себя искусству прошлого.

Молодежная субкультура - совокупность ценностей, традиций, обычаев, присущих молодежи, у которой досуг и отдых как ведущие формы жизнедеятельности вытеснили труд в качестве важнейшей потребности. В этом случае от удовлетворенности досугом зависит удовлетворение жизнью в целом. Молодежная субкультура выступает как альтернативная существующему образу жизни и культуре. Она характеризуется попытками сформировать собственное мировоззрение, собственные манеры поведения, стиль одежды и причесок, формы проведения, досуга и т.д.

Моральная культура - исторически сложившаяся устоявшаяся система нормативных отношений между людьми, образующая область культурной практики. В основе моральной культуры лежат освященные традицией фиксированные нормы отношений.

Народная культура - непрофессиональная, анонимная, коллективная культура, которая включает мифы, легенды, сказания, эпос, сказки, песни, танцы.

Наука - специализированная область культуры, ориентированная на познание. Основные функции науки состоят в формировании системы логически упорядоченных знаний, основанных на специально организованном теоретическом и эмпирическом изучении реальности; построение рациональных прогнозов; управление исследуемыми процессами на основе эксперимента.

Нравственная культура - характеристика состояния общества с точки зрения соблюдения им моральных норм и правил. Составными элементами нравственной культуры являются обычаи, моральные нормы поведения, нравы данной культуры, нравственные отношения.

Онтология культуры (от греч. ontos - сущее и ...lогия - учение) - концепция бытия культуры; учение о ее сущности, фундаментальных принципах.

«Осевое время» или «ось мировой истории» - термин, введенный в научный оборот Карлом Ясперсом («Истоки истории и ее цель»). Под «осевым временем» понимается эпоха духовного основоположения всех тех культур, которые ныне составляют дихотомию Восток - Запад. Ось мировой истории относится ко времени 500 лет до н.э., к тому духовному процессу, который шел между 800 и 200 гг. до н.э. Тогда произошел самый резкий поворот в истории, появился человек такого типа, какой сохранился и по сей день. Это духовное основоположение человечества проходило одновременно и независимо в Китае, Индии, Персии, Палестине, Греции. Согласно Ясперсу, в это время происходит становление истории человечества как мировой истории, тогда как до «осевого времени» имели место лишь истории локальных культур.

Парадигма (от греч. paradeigma - пример, образец) - совокупность теоретических и методологических предпосылок, определяющих конкретное научное исследование и являющихся моделью, образцом постановки и решения исследовательских задач. Признанное всеми научное достижение, которое в течение определенного времени дает научному сообществу модель постановки проблем и их решений.

Политическая культура - часть культуры в целом, совокупность характера и уровня политических знаний, оценок и действий граждан, а также содержания и качества социальных ценностей, традиций и норм, регулирующих как внешние, так и внутренние политические отношения в обществе.

Постмодернизм (буквально - то, что следует после модернизма, за модернизмом) - обобщенное обозначение тенденций в культуре и общественной жизни постиндустриального, информационного общества, сформировавшихся в 60 - 80-е гг. XX в. Именно в это время была осознана ограниченность рационализма и того, что результаты культурного прогресса поставили под угрозу уничтожение времени и пространства самой культуры. Э. Гидденс обосновал появление постмодернизма «усталостью от прогресса». В результате постмодернизм выражает попытки установления пределов вмешательства человека в естественные изменения природы, общества и культуры. Постмодернизм базируется на осознании разнообразия и плюрализма форм жизни и культуры, а также признании этого разнообразия как естественного и позитивного состояния.

Правовая культура - совокупность различных видов правовой деятельности человека (права, правосознания, правовых отношений, законности и правопорядка, законотворческой, правоприменительной и др.) в сфере функционирования права в обществе; система формализованных нормативных взаимоотношений, регулируемых обязательными для исполнения и охраняемыми государством законами, нормами.

Прогресс культурный (от лат. progressus - движение вперед) - поступательное движение социокультурной системы вперед от менее к более сложному строению, от менее к более адаптированному состоянию, от менее к более совершенной форме.

религиозная культура (от лат. religio – благочестие, святыня)- составная часть общей культурной системы, порожденная религиозными запросами людей и призванная удовлетворять эти запросы. Элементами религиозной культуры являются мораль (религиозные нравственные поучения), религиозная философия, политика, культовое искусство (живопись, зодчество, ваяние, музыка, литература и проч.), научно-просветительская деятельность (религиозные учебные заведения - семинарии, воскресные школы и т.п.; библиотеки; издательства и проч.) и ряд других.

Ритуал (от лат. ritualis - обрядовый) - сложившиеся в процессе исторического развития формы символического поведения людей, строго установленного порядка обрядовых действий. В ходе длительного процесса ритуализации определенные модели поведения превращались в независимые символы, которые становились общепринятыми в культуре.

Сакральный (от лат. sacer (sacri) - священный) - относящийся к вере, религиозному культу; культурный процесс объединения верующих в системе церковь – государство; монополия религиозной идеологии церкви в государстве и ее влияние на социальные институты общества - экономику, политику, образование и др.

Секуляризация (от лат. saecularis - светский) - процесс освобождения культуры от монополии религиозной идеологии; ослабление роли религии в общественной жизни, уменьшение ее влияния на другие социальные институты - экономику, политику, образование и др. Исторически процесс секуляризации науки, искусства, морали, образования и т.д. начался с эпохи Реформации.

Семиотика (от греч. semeiotike - учение о знаках) - наука о знаках и знаковых системах, изучающая различные свойства знаковых систем как способов коммуникации между людьми посредством знаков и знаковых систем (языков), а также особенности различных знаковых систем и сообщений.

Символ (от греч. symbolon - знак, опознавательная примета; этимологически связан с греч. глаголом, означающим «соединяю, сравниваю, сталкиваю») - неразвернутый знак, обобщение; такой образ, который является представителем других (весьма многообразных) образов, содержаний, отношений.

Символ - всегда конкретный, доступный нашему воображению образ, означающий нечто само по себе нашему воображению недоступное (например, сова - символ мудрости, голубь - символ мира и т.п.). Язык символов свойствен как научному, так и художественному мышлению.

Синкретизм (от греч. synkretismos - соединение, объединение) - 1) слитность, нерасчлененность, характеризующая первоначальное, неразвитое состояние чего-либо (так, к примеру, синкретизм первобытного искусства характеризует нерасчлененность деятельности и мышления человека в первобытной культуре); 2) сочетание разнородных воззрений, взглядов, при котором игнорируется необходимость их внутреннего единства и согласования.

Сленг (от англ. slang ) - жаргон, жаргонная лексика. Слэнг подвержен частым изменениям. Широкое распространение получил в молодежных субкультурах.

Социализация (от лат. socialis - общественный) - процесс усвоения индивидом определенных систем норм, знаний, навыков, правил жизни, которые позволяют ему стать членом общества, жить в нем, быть полноправным его членом, правильно действовать и взаимодействовать со своим культурным окружением.

Субкультура (от лат. sub - под и cultura - возделывание) - это целостная культура определенной социальной группы внутри доминирующей культуры, отличающаяся собственными обычаями и нормами. Так, говоря о субкультуре, мы имеем дело с подчиненной, не основной, не главной культурой. Это частичная культурная подсистема внутри системы «официальной», базовой культуры общества, определяющая стиль жизни, ценностную иерархию и менталитет ее носителей.

Тип (от греч. typos - отпечаток, форма, образец) - своеобразная идеальная, теоретическая модель, шаблон, трафарет для группы предметов, явлений, объектов, в которой фиксируются их общие признаки, свойства, принципы существования. Выделение типов связано с системообразующими принципами, лежащими в основе процесса обобщения.

Типология культур (от греч. typos - форма, образец и cultura - возделывание) - научный метод, в основе которого лежит систематизация периодов (ступеней) в развитии культуры по наиболее общим признакам, свойствам, а также различение культур по определенным существенным основаниям.

Толерантность (от лат. tolerania – терпение) - терпимое отношение к чужому образу жизни, поведению, верованиям, традициям, ценностям, идеалам, политическим вкусам и позициям, обеспечивающее право и свободу каждого человека иметь свои суждения и позиции в социальном мире.

Традиционная культура (от лат. traditio - передача, повествование и cultura – возделывание) - нединамичная культура, характерной особенностью которой является то, что изменения, происходящие в ней, идут слишком медленно и поэтому практически не фиксируются коллективным сознанием носителей данной культуры. Традиционная культура передается из поколения в поколение посредством бесписьменной и невербальной коммуникации.

Традиция (от лат. traditio - передача, повествование) - исторически сложившиеся и передаваемые из поколения в поколение обычаи, обряды, нормы поведения, взгляды, вкусы и т.п., обнаруживаемые в элементах социально-культурного наследия. Культурные традиции осуществляют связь времен.

Утилитаристская культура - культура Нового времени, в которой доминировали и определяли логику осмысления любого культурного явления полезность, деловитость, применимость.

Элитарная культура (от фр. elihe - лучшее, отборное, избранное) - совокупность культурных ценностей, которые создаются и потребляются культурной элитой (критиками, литературоведами, театралами, художниками, писателями, учеными, музыкантами). Формула элитарной культуры «искусство ради искусства». Элитарная культура, по мнению ее создателей, сориентирована на лучшую, высшую часть общества, обладающую особой художественной восприимчивостью. Элитарная культура включает в себя изящные искусства, интеллектуальную литературу, классическую музыку.

Феномен (от греч. phainomeпоп - являющееся) - 1) явление, в котором выражается, обнаруживается сущность чего-либо; 2) любое проявление чего-либо.

Феномены культуры - различные формы проявления сущности культуры, такие как мораль, право, религия, искусство, экономика, политика, наука, техника и др.

Этническая культура - культура людей, связанных между собой общностью происхождения и территории, т.е. единством «крови и почвы».

Язык культуры - формы, знаки, символы, тексты, которые позволяют людям вступать в коммуникативные связи, ориентироваться в пространстве и времени культуры. Языки культуры представляют собой пласт коммуникативной области культуры, формирование которого происходит в процессе взаимодействия совместно проживающих людей, когда общие для них представления обретают общепринятое выражение и статус разделяемых знаковых единиц, использование которых подчиняется определенным, установленным, обязательным правилам.

Арнольд Тойнби (1889–1975) – английский философ, культуролог и социолог. Он создал теорию «вызова и ответа» (challenge and response) – закономерность, которая, по его мнению, определяет развитие цивилизации. Сэмюэл Хантингтон (1927–2008) – американский философ, социолог и политолог. Он утверждал, что каждая цивилизация видит себя центром мира и представляет историю человечества соответственно этому пониманию. Между цивилизациями постоянно идет противостояние и нередко возникают конфликты. Исход такой борьбы зависит от того, насколько данная цивилизация «соответствует» сложившемуся миропорядку. В данной книге собраны наиболее значительные произведения А. Тойнби и С. Хантингтона, позволяющие понять сущность их философии, сходство и расхождения во взглядах. Особое внимание уделяется русской цивилизации, ее отличиям от западной, точкам соприкосновения и конфликтам русского и западного мира.

Арнольд Тойнби. Подъем и падение цивилизаций

Из серии: Философский поединок

* * *

компанией ЛитРес .

В данной книге собраны наиболее значительные произведения А. Тойнби и С. Хантингтона, позволяющие понять сущность их философии, сходство и расхождения во взглядах. Особое внимание уделяется русской цивилизации, ее отличиям от западной, точкам соприкосновения и конфликтам русского и западного мира.

Арнольд Тойнби. Подъем и падение цивилизаций

Генезис цивилизаций. Действие вызова-и-ответа

Предпосылки исследования

Приступая к исследованию генезиса цивилизаций, подумаем, с чего начать: с мутации примитивных обществ в независимые цивилизации или с появления родственно связанных цивилизаций. Второй способ возникновения встречался в истории чаще, и будущее, по нашему мнению, принадлежит ему. Однако мутация приводит к гораздо большим изменениям, поэтому рассмотрим вначале именно этот способ генезиса.

Глубина мутации примитивного общества, становящегося цивилизацией, отражена в различиях между двумя видами обществ, существующих в настоящее время. Это различие следует признать как нечто само собой разумеющееся. Следующим шагом нашего исследования должно стать выявление характеристик, определяющих это различие. Оно не в наличии или отсутствии институтов, ибо мы покажем, что институты, будучи регуляторами межличностных отношений, представляют собой атрибуты всего рода, а следовательно, могут быть обнаружены в обществах обоих видов.

Не представляется возможным провести различие между цивилизациями и примитивными обществами и на основании разделения труда, потому что рудименты процесса разделения труда можно заметить и у примитивных обществ. В самом деле, процесс разделения труда – необходимое условие существования институтов, а следовательно, признак, свойственный любому человеческому обществу, ибо трудно представить себе общество, в котором индивид не вносил бы специфического вклада в общественную жизнь, исполняя свою социальную функцию.

Дополнением или противоположностью разделения труда является социальное подражание, или мимесис, что можно определить и как приобщение через имитацию к социальным ценностям. Мимесис – общая черта социальной жизни. Действие его можно наблюдать как в примитивных обществах, так и в цивилизациях, однако в разных видах обществ мимесис действует в различных направлениях. В примитивных обществах, насколько можно судить, мимесис ориентирован на старшее поколение и на уже умерших предков, авторитет которых поддерживается старейшинами, в свою очередь обеспечивая влияние и престиж власти. В обществе, где мимесис направлен в прошлое, господствует обычай, поэтому такое общество статично. В цивилизациях мимесис ориентирован на творческих личностей, которые оказываются первооткрывателями на пути к общечеловеческой цели. В обществе, где мимесис направлен в будущее, обычай увядает и общество динамично устремляется по пути изменений и роста.

Динамическое движение характерно для цивилизации, тогда как статичное состояние свойственно примитивным обществам. Однако, если спросить, является ли это различие постоянным и фундаментальным, ответ будет отрицательным. Все зависит от времени и места.

Все примитивные общества, дошедшие до нас в статичном состоянии, когда-то находились в движении; и все общества, ставшие цивилизациями, рано или поздно тем или иным способом придут к статическому состоянию. Примитивные общества нашего времени статичны, потому что они оправляются от напряжения, которое и ввергло их в данное состояние. Это не смерть, а спячка. Окаменевшие цивилизации статичны, потому что они утратили жизнь в результате неудачной попытки перейти из одного состояния в другое. Они мертвы. И смерть их нельзя ни опровергнуть, ни преодолеть. Их участь – распад, только разлагаться они будут с различной скоростью: одни – как тело, другие – как древесный ствол, а иные – как камень на ветру.

А. Тойнби

Итак, нам не удалось до конца раскрыть предмет настоящего исследования – различие между примитивным обществом и цивилизацией, – однако нам удалось пролить свет на природу генезиса цивилизаций, что и было целью настоящего исследования. Начав с мутаций, преобразовавших примитивные общества в цивилизации, мы обнаружили процесс перехода от статического состояния к динамической деятельности. Эта же формула характеризует и альтернативный способ возникновения цивилизации – через отчуждение пролетариата от правящего меньшинства ранее существовавших обществ, утративших свою творческую силу. Правящее меньшинство такого рода обществ статично, и отделение пролетариата представляет собой динамическую реакцию именно на эту статичность, что в конечном счете оказывается главным условием возникновения нового общества.

Среди разнообразных символов, с помощью которых мыслители не раз пытались выразить чередование статики и динамики в ритме Вселенной, Инь и Ян кажутся более подходящими, ибо они непосредственно, а не с помощью метафоры передают меру ритма. Поэтому в данном исследовании мы будем использовать именно эти символы, поскольку они прекрасно передают музыку других цивилизаций. В «Magnificat» мы слышим песню радости Инь, восходящей к Ян: «Душа моя да возвеличит Господа, и возрадовался дух мой о Боге, Спасителе Моем, Ибо снизошел Он по смирению прислужницы Своей…».

«Расовый фактор» в генезисе цивилизаций

Негативный фактор, который следует учитывать при анализе того длительного периода, что охватывает время существования примитивных обществ, – это сила инерции. Сила инерции, воплощенная в обычае, хорошо объясняет задержку человечества на примитивном уровне приблизительно на 300 тыс. лет. Однако почему же примерно 6000 лет назад некоторые индивиды направили свои усилия на то, чтобы преодолеть эту инерцию и перевести состояние Инь в активность Ян? Чем мощнее сдерживающая сила инерции, тем больший импульс следует ожидать от силы с обратным вектором, и, каков бы ни был источник этой силы, именно он запустил маховик человеческой жизни. Эту неизвестную силу мы исследуем ниже, определив ее пока как позитивный фактор.

Существует несколько альтернативных направлений, по которым следует искать этот фактор. Его можно искать в исключительности человека, сумевшего перейти от Инь к Ян; его можно искать в специфических чертах той среды, которая подготовила или позволила этот переход; можно его искать и в сфере взаимодействия микрокосма с макрокосмом, когда раса противостоит вызову среды. Рассмотрим каждую из этих альтернатив. Сначала возьмем фактор расы, а затем – фактор среды.

Раса – это термин, употребляемый для обозначения характерной черты, внутренне присущей какому-либо роду или виду, классу или группе живых существ. Расовые элементы, интересующие нас здесь, – это ярко выраженные психические или духовные качества, которые можно обнаружить в отдельных человеческих обществах и которые могут служить положительным фактором, направляющим данное общество по пути цивилизации.

В современном западном мире «расистское» объяснение социальных явлений весьма популярно. Расовые различия в анатомическом строении человека рассматриваются как неизменные и воспринимаются как свидетельства столь же неизменных расовых различий в человеческой психике. Причем предполагается, что они эмпирически объясняют как прошлые, так и будущие достижения определенных человеческих обществ. Эти расистские теории, начинающиеся всегда с подобных предположений, представляют собой поразительные примеры уже отмеченного нами феномена – влияния социальной среды на исследование истории.

Вера в то, что физические различия рас неизменны, присуща нашему времени и нашему обществу. Риторический вопрос: «Может ли Ефиоплянин переменить кожу свою и барс – пятна свои» (Иер. 13, 23) – предваряет в поэтической форме утверждение современных западных биологов, что приобретенные признаки не передаются по наследству. Столь же широко эта мысль была представлена и в прозе. Однако современный расизм, ставший модным на Западе, ничего общего не имеет с гипотезами науки. Этот глубокий предрассудок нельзя рассматривать как нечто рациональное. Расистские предрассудки в современном западном обществе – это не столько искажение научной мысли, сколько псевдоинтеллектуальное рефлексивное выражение расового чувства, а это чувство, как можно наблюдать в наше время, является результатом мировой экспансии западной цивилизации, начатой в последней четверти XV в.

Расовое чувство, которое на Западе исходило в основном от западных поселенцев за границей, имеет также религиозные основания в тех слоях, которые придерживаются протестантских вероучений.

В западной истории протестантизм возник непосредственно перед заокеанской экспансией и созданием заморских поселений, а в XVIII в. противоборство между народами Западной Европы за главенство в заокеанском мире закончилось полной победой протестантов, говоривших на английском языке. Они отвоевали себе львиную долю земель, принадлежавших примитивным народам, а также территорий, освоенных представителями других незападных цивилизаций, которые были не в состоянии противостоять экспансии Запада. Исход Семилетней войны решил будущее всей Северной Америки от Полярного круга до Рио-Гранде. Она стала заселяться новыми нациями европейского происхождения, культурные основания которых коренились в англо-протестантской версии западной цивилизации.

Это было большим несчастьем для человечества, ибо протестантский темперамент, установки и поведение относительно других рас, как и во многих других жизненных вопросах, в основном вдохновляются Ветхим заветом; а в вопросе о расе изречения древнего сирийского пророка весьма прозрачны и крайне дики.

Среди англоязычных протестантов до сих пор можно встретить «фундаменталистов», продолжающих верить в то, что они избранники Господни в том самом буквальном смысле, в каком это слово употребляется в Ветхом завете.

«Нордический человек» был впервые возведен на пьедестал французским аристократом, графом де Гобино, деятельность которого приходится на период между Реставрацией 1815 г. и революцией 1848 г.

Начав с педантичных выпадов против революционных и контрреволюционных политиков Франции и вооружившись «индоевропейской» гипотезой, Гобино разработал расовую теорию истории, которую он развил в блестяще написанной книге с провокационным названием «Трактат о неравенстве человеческих рас».

У теории де Гобино были эпигоны, плагиаторы, популяризаторы, последователи, но никто не затмил ее первоначального блеска и никто к ней не прибавил ни одной новой идеи, хотя желающих было много. Слово «индоевропейский» со временем трансформировалось в «индогерманский», а прародину первобытных «индогерманцев» стали искать в районе североевропейской равнины, входившей в то время в пределы королевства Пруссии. Во времена правления императора Вильгельма II появился английский германофил, который еще более энергично пытался обратить других в свою веру в нордического человека. Взвинченная фантазия X. С. Чемберлена ранжировала великие цивилизации, великие народы, великие личности, пока не подвела их под рубрику «белокурая бестия». Не удовлетворившись отысканием нордических предков Карла Великого и «златокудрого Менелая», он нашел их для Данте и для Иисуса Христа. Все это изложено им в «Основах девятнадцатого века».

Олицетворением нордической расы для X. С. Чемберлена была имперская Германия кануна мировой войны 1914–1918 гг.

Лязгом оружия изгнанная из Европы, идея Гобино смело перелетела через Атлантический океан и произвела фурор в Соединенных Штагах. В южных штатах, где нордическая ветвь белого населения достаточно сильна, «евангелие от белокурой бестии» без особого труда привлекло на свою сторону большое число приверженцев из числа не только врагов презренных негров, но и борцов с грозными янки на Севере. В состязании между Югом и Севером янки победили в последнем раунде – Гражданской войне, – но потом, за полвека интенсивной иммиграции, янки смешали свое «нордическое» золото с «альпийскими» и «средиземноморскими» примесями, что дало южанам некоторый реванш. На языке кальвинистской теологии невозможно ограниченными человеческими усилиями смыть пятно первородного греха или спасти то, что должно погибнуть. Единственное, что в силах человека, – это исключить потерянную душу и запятнанное тело из общины праведных.

Наиболее эфемерной из интеллектуальных форм, в которых нашло самовыражение расовое чувство современного Запада, является «диффузионизм» британской школы антропологов. В этой теории эгоцентрическая мания, открыто проявляющая себя в культах «британского Израиля» и «нордического человека», столь тщательно закамуфлирована под науку, что кажутся сомнительными даже попытки искать ее там. Во всех ранее рассмотренных расовых теориях монополия исключительности, в которой усматривается причина всех достижений человечества, отдается той его части, к которой принадлежит и сам теоретик. «Британские израильтяне» относят сюда британских подданных, рожденных в Британии и проживающих в Соединенном Королевстве: защитники нордизма выделяют всех белых людей со светлыми волосами и голубыми глазами, обладающих черепом с определенными параметрами. Другие распространяют эту теорию на всех белых людей. В отличие от этих вульгарных и малообразованных эгоцентриков британские «диффузионисты» наделили бесценной монополией на исключительность ту часть человечества, которая жила за четыре или пять тысяч лет до нас. С этой точки зрения «избранным народом», исключительно одаренной, творческой расой были древние египтяне эпохи строителей пирамид. По мнению «диффузионистов», жители Египта той эпохи изобрели цивилизацию, а их потомки – дети Солнца – распространили это изобретение по крайней мере на полмира: от Египта до Ирака, от Ирака до Индии и Китая, от Индии до Индонезии, от Китая до Перу. Сторонники данной концепции утверждают, что на указанных территориях прослеживаются следы единой культуры, которые свидетельствуют, что «избранные люди» когда-то проделали весь этот путь. Главными из элементов древней культуры являются, по их мнению, сельскохозяйственная и ирригационная техника, институт касты, понятие войны, искусство обработки камня в скульптуре и архитектуре и поклонение Солнцу.

Проповедники «диффузионизма» приводят в подтверждение своей теории такое количество антропологического материала, что на первый взгляд может показаться, что это не просто интерпретация идей Гобино. Однако на деле они курят фимиам одному богу.

«Теория среды» применительно к объяснению генезиса цивилизаций

Следующий шаг – исследование неизвестного фактора, способствовавшего генезису цивилизаций в исторической среде.

Современное западное понятие расы, как мы уже выяснили, сформировалось в ходе экспансии западного общества, начавшейся в конце XV в. и продолжающейся до наших дней. Экспансия эта привела народы Запада в тесный контакт с народами иных культур, отличающимися, кроме того, и внешне. Эмпирические наблюдения требовали объяснения, вследствие чего и возникло понятие расы, заместившее принятое в богословской словесности понятие большого рода и соответствующим образом переосмысленное. Экспансия эллинского общества в свое время породила ту же проблему. Греческое решение обладало по сравнению с западным одним несомненным преимуществом – оно было лишено предрассудков. Самовозвышение, будучи общей, глубочайшей и, безусловно, наиболее безобразной чертой западных расистских теорий, совершенно отсутствует в эллинском мировосприятии. Вступив в контакты с людьми, сильно отличающимися от них самих, эллины сделали из этого вывод куда более здравый. Различия между собой и своими соседями они объясняли воздействием среды на человеческую природу. Классическим трудом школы Гиппократа, излагающим эллинскую теорию среды, является трактат «О воздухах, водах и местностях», датируемый V в. до н. э.

Теория среды применительно к объяснению генезиса цивилизаций не влечет нравственных издержек, присущих расовой теории, тем не менее с интеллектуальной точки зрения и она уязвима. Обе теории исходят из того, что физическое различие, во-первых, фиксировано, во-вторых, постоянно и пребывает в причинно-следственной связи с другим эмпирически наблюдаемым фактором, а именно неодушевленной природой. Расовая теория находит свою дифференцирующую естественную причину в различиях человеческой внешности, теория среды – в различиях топографических, гидрографических, климатических условий, в которых оказываются живые общества. Различие между двумя теориями не является фундаментальным. Это всего лишь две попытки найти решение уравнения, приписывая различные значения одной и той же неизвестной величине. Сущность формулы, необходимой для решения этого уравнения, сводится к соотношению между двумя множествами изменений. И, прежде чем утверждать истинность теории, следует доказать правомерность этого соотношения. Мы уже видели, что расовая теория не выдерживает такого испытания, как, впрочем, и теория среды на поверку оказывается малоубедительной.

Рассмотрим два излюбленных примера теории среды: предположение о наличии причинно-следственной зависимости между особенностями Евразийской степи и долины Нижнего Нила и особенностями общества кочевников и древнеегипетского общества. Сравниваются, по существу, две весьма различные территории. Жизнь кочевников, которую наблюдали эллинские путешественники VIII или VII в. до н. э. в северных землях черноморского и азовского побережий, отличалась однообразием и монотонностью, что характерно для жизни реликтовых обществ и наших дней. Жизнь кочевников Евразийской степи представляет собой некий континуум. Сравнивать же надлежит не различные части одного целого, а различные целостные ареалы и целостные общества, существующие независимо друг от друга. Только появление похожих обществ при схожих условиях может служить доказательством, что теория среды действительно объясняет генезис цивилизаций.

Приняв Евразийскую степь и ее периферию за единое целое, мы можем, во-первых, поставить рядом с ней территорию, наиболее схожую с ней по условиям обитания. Эта территория простирается от западного побережья Персидского залива до восточного побережья Атлантического океана и от южных подступов Иранского нагорья, Анатолии, Сирии и Северо-Западной Африки до северных подступов Йеменской возвышенности и Абиссинии и северной лесной зоны Тропической Африки. Назовем эту степь «Афразийской», чтобы рассматривать ее в дальнейшем как независимое целое. А теперь поставим решающий вопрос: предопределяет ли схожесть естественных условий Евразийской и Афразийской степи подобие человеческих обществ, возникших на этих территориях? Ответ получим утвердительный. Для обоих регионов характерен номадизм, что и предсказывалось теорией среды. Это становится особенно очевидным при сравнении евразийских и африканских домашних животных, прирученных кочевниками. Оба общества приручили верблюда (животное, которое не могло сохраниться в диком состоянии). Тот факт, что прирученный бактрийский верблюд в Евразийской степи и прирученный арабский верблюд в Афразийской степи представляют собой различные породы, указывает на то, что эти две победы доместикации были достигнуты независимо друг от друга. С другой стороны, стада евразийских кочевников состоят из лошадей и рогатого скота, а стада афразийских кочевников из овец и коз, поскольку африканский климат не позволяет пасти скот на обширных и обильных пастбищах.

Итак, предприняв первую попытку проверки, мы увидели, что сходные естественные условия определяли и сходство социального существования, причем не в силу мимесиса, а в силу единства природы. Однако при последующих проверках это соотношение нарушается. Ибо мы обнаруживаем, что в других регионах мира, которые, казалось бы, также предоставляли подходящие условия для культивирования номадического общества, таких как прерии Северной Америки, льяносы Венесуэлы, пампасы Аргентины, австралийские пастбища, не возникло тем не менее самостоятельных номадических обществ; следовательно, мы можем сказать, что основное требование теории среды не подтвердилось. Потенциальные возможности этих земель остались нераскрытыми. Они были реализованы инициативой западного общества в Новое время. Освоение американских и австралийских степей дало бы еще больший эффект, если хотя бы на одно поколение там было бы установлено номадическое общество. Но первопроходцы, у которых не было навыков кочевой жизни и которые испокон века жили сельским хозяйством и ремеслом, не могли стать кочевниками. Еще более примечательно то, что народы, жившие в этих краях до них, тоже не получили импульса к организации номадического общества. Они не могли придумать ничего лучшего, как использовать этот номадический рай для охоты, оставаясь на уровне примитивных охотников и даже собирателей.

Если подвергнуть дальнейшей проверке теорию среды, сравнив общества, подобные тому, которое возникло в долине Нижнего Нила, то мы увидим аналогичную картину.

Долина Нижнего Нила, так сказать, вписывается в общую систему Афразийской степи, да и климат в Египте такой же, как в прилегающих землях, за тем лишь исключением, что великая река обильно снабжает долину водой, а почву облагораживает наносным илом. Создатели египетской цивилизации поняли потенциальные возможности этих факторов. Их общество представляло собой разительный контраст с кочевой Афразийской степью. Итак, является ли специфическая среда, созданная Нилом в Египте, тем положительным фактором, благодаря которому и возникла египетская цивилизация? Для того чтобы подтвердить этот тезис, необходимо показать, что на других независимых территориях, где существовала среда аналогичного типа, возникла «речная» цивилизация. Обратимся к соседней территории – нижней долине Тигра и Евфрата. Условия в основном те же самые: Афразийская степь вокруг, сухой климат, достаточное водоснабжение и благодатный иловый слой. Мы можем сказать вполне определенно, что здесь возникла искомая «речная» цивилизация – шумерская, напоминающая в значительной мере египетскую. Однако, как и в предыдущем примере, стоит нам расширить аналогию – сходство исчезает и соотношение теряет свою силу.

Например, оно отсутствует в иорданской долине – на территории, которая расположена к Египту ближе, чем Ирак. В иорданской долине были те же условия, что и в долине Нила, а также в долине Тигра и Евфрата, но там не возникло «речной» цивилизации.

Не обнаруживается соответствия и при анализе общества индской долины. Нижняя индская долина не испытала того глубокого запустения, которое постигло иорданскую долину. Ее потенциальные возможности стали использоваться, однако благодаря не инициативе местного общества, а усилиям поселенцев из нижней долины Тигра и Евфрата, которые, открыв целинные земли индской долины, засеяли их семенами шумерской цивилизации, носителями которой они были. При современном уровне наших знаний по этому вопросу подобное объяснение истоков индской культуры может быть оспорено. Защитники теории среды могут предостеречь нас от обобщений относительно индской долины, считая долину Ганга исключением из правил ввиду влажного тропического климата, как долину Янцзы – ввиду влажного и умеренного климата. На этом основании можно вычеркнуть и нижнюю долину Миссисипи, хотя Новый Орлеан в устье Миссисипи находится на той же широте, что и египетский Мемфис или арабский Каир. Даже самые придирчивые критики не могут отрицать тот факт, что среда долин Нила, Инда, Тигра и Евфрата мало чем отличается от среды в бассейне Рио-Гранде и Колорадо на юго-западе Соединенных Штатов. Труд переселенца, вооруженного достижениями цивилизации, которые он привез с другого конца света, привел к тому, что американские реки стали творить чудеса, подобные тем, что создали некогда Нил и Евфрат благодаря египетским и шумерским ирригаторам. Можно насчитать полдюжины примеров среды нильского типа, но только две или три цивилизации «речного» типа. Генезис египетской и шумерской цивилизаций в такой среде скорее исключение, а не правило, следовательно, фактор среды не может рассматриваться как положительный фактор, обусловивший появление этих двух цивилизаций.

По той же логике гипотеза, согласно которой своеобразие православного христианства – продукт русских лесов, рек и зимы, может быть опровергнута указанием на то, что аналогичные условия не породили цивилизации в Канаде. Или если предположить, что природная среда Западной Европы является причиной рождения западной цивилизации, то следует напомнить, что присущие Западной Европе особенности можно встретить и на территории Соединенных Штатов, где, однако, не возникло самостоятельной и независимой цивилизации. Почему же сходные условия природной среды не породили сходных же цивилизаций по обеим сторонам Атлантического океана?

Таким образом, теория, согласно которой среда – «положительный фактор в генезисе цивилизаций», пока испытания не выдерживает. В то же время не вызывает сомнения, что человеческая среда в Северной Америке, если сравнить ее с Западной Европой или же с Россией, весьма своеобразна. Существуют и другие различия, например фактор времени, который также следует принимать во внимание.

Чтобы сделать наше рассуждение еще более основательным, следует исключить из рассмотрения все цивилизации, население которых не имело местных корней, и оставить только те, в которых и человеческая среда, и природная относились к одной и той же цивилизации.

Обратив внимание на такие случаи, можно попытаться выяснить, например, определяется ли генезис хеттской цивилизации природной средой Анатолийского плато в сочетании с человеческой средой, порожденной шумерской цивилизацией, учитывая, что звеном, связующим ее с хеттской, был внешний пролетариат шумерского общества, и сопоставить процесс этот с процессами, характерными для Иранского нагорья. В Иранском нагорье те же условия природной среды, что и на Анатолийском плато; оно географически расположено ближе к шумерскому обществу, из которого исходило излучение шумерской культуры, кроме того, не обнаруживается каких-либо препятствий проникновению в Иран цивилизации. И действительно, Иран стал вторым домом шумерской цивилизации, однако только через двенадцать веков после того, как разрушен был ее первый дом на Анатолийском плато.

Тот же самый вопрос можно задать и относительно мексиканской цивилизации. Если Мексиканское плато находилось в поле излучения культуры майя и было действительно положительным фактором, с помощью которого возникла мексиканская цивилизация, то почему одновременно с центральноамериканской цивилизацией не возникли цивилизации на побережье Тихого океана от Южной Гватемалы до Панамы? Почему цивилизация, связанная с цивилизацией майя, возникла на значительном от нее удалении, а не на центральноамериканских холмах, лежащих в непосредственной близости и имеющих столь благоприятную природную среду?

А что представляла собой среда, в которой возникла сирийская цивилизация? Природная среда – климат и топография сирийского побережья, человеческое окружение – минойская цивилизация, поскольку сирийская цивилизация создана минойскими переселенцами, искавшими убежища на сирийском побережье в период постминойского междуцарствия. Если природа средиземноморского побережья, воспринявшая излучение минойской культуры, была действительно положительным фактором, благодаря которому возникла сирийская цивилизация, то почему одновременно с ней не возникли сестринские цивилизации на средиземноморском побережье Южной Италии, Сицилии, Северо-Западной Африки? Климат и топография здесь типичны для Средиземноморья, удаление от Крита и Киклад, где возникла минойская цивилизация, незначительно. Современные западные археологи все более склоняются к мнению, восходящему к традициям эллинской мифологии, согласно которому минойская цивилизация своего последнего периода оказывала культурное влияние не только на восток на побережье Сирии, но и на запад – на побережье Сицилии, а может быть, еще дальше. Почему же в течение постминойского междуцарствия, когда минойские беженцы распространяли сирийскую цивилизацию среди иудейских и арамейских варваров Аравийского полуострова, толпы других беженцев, устремившихся в противоположном направлении, не стали распространителями сестринской цивилизации в Южной Италии, Сицилии, на берегах Северо-Западной Африки, где ливийские и италийские варвары континента являли собой не менее благодатную ночву? Здесь не было ничего такого, что можно расценить как неблагоприятные условия для цивилизации. Почему же территории эти оставались неразвитыми в течение постминойского междуцарствия, когда в Сирии в аналогичных социогеографических условиях родилась новая цивилизация?

По-видимому, этих иллюстраций достаточно, чтобы показать, что даже представление об общей среде, в которую включаются как природный, так и человеческий элементы, оказывается неадекватным в качестве положительного фактора для объяснения генезиса каждой из двадцати одной цивилизации. Ясно, что различные сочетания этих двух элементов могут порождать цивилизацию в одном случае и не порождать ее в другом. С другой стороны, становится понятным и обратное: цивилизации могут появляться в обстоятельствах, в высшей степени различных. Природная среда может быть причиной зарождения таких типов цивилизаций, как «речная» – египетская, шумерская и, возможно, индуистская; «нагорная» – андская, хеттская, мексиканская; «архипелагского» типа – минойская, эллинская и дальневосточная в Японии; «континентального» – китайская, индская и православно-христианская в России; или «лесного» типа – цивилизация майя. Этот перечень демонстрирует, что, в сущности, любые климатические и топографические условия способны стать подходящей средой для возникновения цивилизации при появлении того чуда, которое мы назвали положительным фактором в процессе возникновения цивилизации и поисками которого занимаемся в данном исследовании.

Сирийские воины

Действие вызова-и-ответа

В исследовании положительного фактора мы использовали методологию классической физики. Мы строили рассуждение в абстрактных терминах и проводили эксперимент с природными феноменами – силой инерции, расой, средой. Теперь, по завершении анализа, мы видим, что ошибок больше, чем достижений. Пора остановиться и задуматься, нет ли в самом нашем методе какой-то существенной ошибки. Может быть, под влиянием духа нашего времени мы незаметно для себя оказались жертвами «неодушевленных вещей», против чего сами же и предостерегали в начале исследования? Действительно, разве мы не применили к исследованию истории метод, выработанный специально для исследования неодушевленной природы? Предпринимая последнюю попытку решить стоящую перед нами задачу, двинемся по пути, указанному Платоном. Отрешимся от формул Науки и вслушаемся в язык Мифологии.

Исчерпав все возможности, мы пришли пока к одному выводу: причина генезиса цивилизаций кроется не в единственном факторе, а в комбинации нескольких: это не единая сущность, а отношение. Перед нами выбор: либо принять это отношение как взаимодействие неодушевленных сил (вроде бензина и воздуха, вступающих во взаимодействие в моторе автомобиля), либо как столкновение между двумя сверхчеловеческими личностями. Рассмотрим вторую из этих двух концепций. Возможно, она приведет нас к ответу.

Столкновение двух сверхличностей – излюбленный сюжет великих мифов и драм, созданных человеческим воображением. Столкновение между Яхве и Змием – история грехопадения человека, рассказанная в Книге Бытия. Другой сюжет из противоборства тех же антагонистов отыщем в Новом завете. Здесь дана история Искупления. Столкновение между Господом и Сатаной – сюжет Книги Иова. Столкновение между Господом и Мефистофелем – сюжет «Фауста» Гете. Столкновение между Артемидой и Афродитой – сюжет «Ипполита» Еврипида.

Другую версию того же сюжета можно найти в повсеместно распространенном и вечно повторяющемся мифе о столкновении между Девой и Отцом ее Чада. Образы этого мифа под бесконечным многообразием имен разыгрывались на тысячах подмостков: Даная и Золотой Дождь; Европа и Бык; Семела и Зевс; Психея и Купидон; Гретхен и Фауст. Эта тема в измененном виде звучит также в Благовещении. В наше время этот миф нашел свое отражение в словах одного из западных астрономов, который по вопросу о генезисе планетарной системы заявил следующее: «Мы верим… что какие-нибудь две тысячи миллионов лет тому назад… вторая звезда, слепо блуждая по Вселенной, попала случайно в область нахождения Солнца. Подобно тому как Солнце и Луна являются причинами приливов и отливов на Земле, эта звезда стала причиной приливов на Солнце. Но они, естественно, должны были сильно отличаться от тех незначительных приливов, которые маленькая Луна способна произвести в океане; гигантская приливная волна должна была пройти по поверхности Солнца, образуя огромную гору, которая становилась все больше и больше, по мере того как сила притяжения увеличивалась. И, прежде чем вторая звезда стала удаляться, эта гигантская гора, разросшаяся до чудовищных размеров, разлетелась в клочья, подобно тому как дробится гребень морской волны. С тех пор вокруг своего родителя Солнца стали вращаться различной величины тела. Они суть большие и малые планеты. Земля принадлежит к числу средних».

Таким образом, астроном-математик вдруг неожиданно возродил старый миф о столкновении между богиней Солнца и ее похитителем. Миф, более привычный в устах непросвещенных детей Природы.

В данном исследовании тема столкновения двух сверхчеловеческих персонажей затрагивалась не раз. Общество в своем жизненном процессе сталкивается с рядом проблем и каждая из них есть вызов.

Иными словами, можно сказать, что функция «внешнего фактора» заключается в том, чтобы превратить «внутренний творческий импульс» в постоянный стимул, способствующий реализации потенциально возможных творческих вариаций. Если в качестве примера внешнего фактора взять климатические и географические условия, то мы обнаружим, что наше утверждение согласуется со следующими словами Хантингтона: «Относительно частые шторма и продолжительные ежегодные циклоны, очевидно, были характерны для тех мест, где цивилизации достигали высокого уровня развития как в прошлом, так и в настоящем». Тезису о связи цивилизаций «циклонным поясом» противоположно утверждение, согласно которому цикличность климатических явлений не благоприятствует развитию цивилизаций.

Однако, по-прежнему предполагая, что форма тела, будучи внешним фактором, воздействует на внутренний творческий фактор, на человеческую психику, попробуем наконец вывести «закон», который подтвердил то, что в генезисе цивилизаций принимает участие более чем одна раса. Если эмпирически верно, что метисы более восприимчивы к цивилизации, чем чистокровные породы, то можно приписать это достоинство стимулу, действующему на человеческую психику через смешение двух различных физических линий.

Прибегая вновь к языку мифа, можно сказать, что импульс или мотив, который заставляет совершенное состояние Инь перейти в стадию деятельности Ян, исходит от вмешательства Дьявола в божественную Вселенную. Событие это лучше всего может быть описано в мифологических образах, потому что при переводе на язык логики начинают проявляться противоречия. Если следовать логике, то при совершенстве божественной Вселенной Дьявол не может находиться за ее пределами; между тем, если Дьявол существует, совершенство, которое он намерен нарушить, заведомо неполно вследствие самого факта существования Дьявола. Это логическое противоречие, которое не может быть разрешено логическими средствами, интуитивно трансцендируется воображением поэта и пророка, прославляющих всемогущество Бога. При этом считается само собой разумеющимся, что работа Бога имеет два существенных ограничения.

Первое ограничение заключается в том, что в совершенстве того, что Он уже сотворил, Он не оставил места дальнейшей творческой деятельности.

Второе ограничение божественной силы сводится к тому, что, когда предоставляется возможность нового творения, Бог не может не принять ее. Когда Дьявол бросает Богу вызов, Бог не может отклонить его. «Живи опасно» – идеал Заратустры у Ницше, для Бога – необходимость. Это ограничение иллюстрируется притчей о плевелах: «Пришедши же, рабы домовладыки сказали ему: господин! не доброе ли семя ты сеял на поле своем? откуда же на нем плевелы? Он же сказал им: враг человек сделал это. А рабы сказали ему: хочешь ли, мы пойдем, выберем их? Но он сказал: нет, чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ними пшеницы. Оставьте расти вместе и то и другое до жатвы; и во время жатвы я скажу жнецам: соберите прежде плевелы и свяжите их в связки, чтобы сжечь их; а пшеницу уберите в житницу мою» (Матф. 13, 27–30).

Если одна из Божьих тварей искушается Дьяволом, у Бога открывается возможность создать новое творение. Вмешательство Дьявола вызвало переход от Инь к Ян, от статичного к динамическому, ибо Господь создал совершенство, но в силу собственного совершенства Он не смог передать ему свое совершенство. И Дьявол сделал это за Бога. Когда Инь перешло в Ян, Дьявол не в силах уже удержать Бога от нового акта творения переходом от Ян к Инь на более высоком уровне. Божественное равновесие нарушается из-за сатанинской вечной неуспокоенности. Возрождение равновесия по новому божественному плану полностью во власти Бога. В акте творения, который является единственным постоянным и значимым результатом общения Бога с Дьяволом, «нет никакого демона», который бы осуществил «эту работу».

Таким образом, Дьявол обречен на проигрыш не потому, что он сотворен Богом, а потому, что он просчитался. Он играл руками Божьими, испытывая злобную удовлетворенность от вмешательства божественных рук. Зная, что Господь не отвергнет или не сможет отвергнуть предложенного пари. Дьявол не ведает, что Бог молча и терпеливо ждет, что предложение будет сделано. Получив возможность уничтожить одного из избранников Бога, Дьявол в своем ликовании не замечает, что он тем самым дает Богу возможность совершить акт нового творения. И таким образом божественная цель достигается с помощью Дьявола, но без его ведома.

Можно заметить, что развязка этого сюжета связана с особой ролью существа, избранного Богом, – оно лишь объект спора. Здесь мы снова сталкиваемся с ситуацией, полной логических противоречий. Иов и Фауст оказываются и избранниками Божьими, и жертвенными сосудами. Самим фактом подчиненности своей участи они уже исполнили предначертанную функцию. Действуя сам по себе, Дьявол тем не менее исполняет божественную цель, а дьявольские планы предусматриваются Богом; ибо, несмотря на жертву существа, сам Творец сущ, хотя тварное принесено в жертву. Творение продолжается: «Вначале Ты (Господи) основал землю, и небеса – дело Твоих рук. Они погибнут, а Ты пребудешь; и все они, как риза, обветшают, и, как одежду, Ты переменишь их, и изменятся. Но Ты – тот же, и лета Твои не кончатся» (Пс. 101, 26–28).

И снова этот избранный сосуд, обреченный на разрушение, – предмет спора между Дьяволом и Богом – является полем их сражения, ареной, где проходит поединок, сценой, где разыгрывается пьеса; вместе с тем он оказывается и участником драмы. Созданный Богом и отданный Дьяволу, он предстает взору пророка воплощением как Создателя, так и Искусителя, тогда как в психологическом плане Бог и Дьявол в равной степени редуцируются к конфликтующим психическим силам в его душе – силам, у которых нет самостоятельного существования вне символического языка Мифологии.

Известна концепция, согласно которой объект спора между Богом и Дьяволом есть воплощение Бога. Это центральная тема Нового завета. Переведена она и на язык современной западной физики. «Индивид и его части обоюдно поддерживают и являются границами друг друга; ничто не может быть взято в изоляции от целого, а все вместе представляет собой ту сложную взаимосвязь равновесия, которая называется Жизнью. И получается так, что общий контроль над целым сохраняется и поддерживается частями, и функции частей всегда направлены на сохранение целого». Концепция, согласно которой предмет спора одновременно является и воплощением Дьявола, менее распространена, но, возможно, не менее глубока. Это выражено во встрече Фауста с Духом Земли, который унижает Фауста своим заявлением, что он схож с духом – еще не явившимся Мефистофелем.

Остается признать эту роль «Дьявола-Бога», совмещающую в себе часть и целое, тварное и воплощение, арену и состязающегося, подмостки и участника спектакля; ибо та часть пьесы, где проходит собственно спор между силами Ада и Рая, лишь пролог, тогда как само содержание пьесы – земные страсти человека.

В каждом представлении этой драмы страдание является ключевой нотой в роли человеческого протагониста независимо от того, играется ли эта роль Иисусом из Назарета или Иовом, Фаустом и Гретхен, Адамом и Евой, Ипполитом и Федрой или Хедом и Бальдром. Объективно испытание состоит из череды ступеней, которые испытуемый должен последовательно преодолеть во имя божественной цели.

На первой ступени главный герой драмы реагирует на нападение со стороны искусителя переходом из состояния пассивности к активности – от Инь к Ян. Действие по своей природе может быть либо низменным, как в случае, когда Старый моряк, как это описано в поэме Кольриджа, стреляет в Альбатроса или когда Локи руками слепого бога Хеда пускает в Бальдра стрелу из омелы; либо возвышенным, как, например, в случае с Иисусом, когда он, будучи искушаем в пустыне сразу после своего крещения в Иордане, отвергает традиционную для верований иудаизма роль Мессии, призванного привести избранный народ к владычеству над всем миром с помощью меча (Матф. 3, 13–15; Марк 1, 9–13; Лука 3, 2–22, и 4, 1–13). Существенна здесь не нравственная сторона поступков и характеров, а динамические последствия содеянного. Поступок Старого моряка изменяет судьбу корабля и его команды; действие Иисуса меняет саму концепцию Мессии и таким образом придает ей новую силу. Соответствующее действие в испытании Иова – это проклятие дня его рождения – протест, в результате которого появляются все заслуги Иова и раскрывается справедливость Бога. В испытании Фауста этот пункт разработан и представлен более понятно.

До того как на сцену выходит Мефистофель, Фауст уже пытается разрушить свое состояние Инь – свою неудовлетворенность рамками познания. Он желает бежать из своей духовной тюрьмы через искусство магии, но отгоняется Духом Земли; он хочет совершить самоубийство, но его останавливает хор ангелов; он вновь переходит от действия к созерцанию; однако его ум алчет действия, и он перефразирует «В начале было Слово» на «В начале было Дело». Тут-то и появляется Мефистофель в обличье животного; но, до тех пор пока искуситель не предстает перед ним в человеческом облике, Фауст не совершает динамического действия – проклятия всей нравственной и материальной вселенной. Но стоит прозвучать проклятию, и невидимый хор духов с радостью извещает о том, что старое творение покачнулось, а новое творение началось.

Таким образом, первый акт в испытании человека – переход из Инь в Ян через динамическое действие, совершаемое Божьей тварью вследствие искушения, – позволяет самому Богу восстановить свою творческую активность. Но за этот прорыв приходится платить; и платит не Бог – жестокий хозяин, жнущий там, где не Он сеял, и собирающий там, где не жал (Матф. 25, 24), – но слуга Божий, сеятель – человек, который за все расплачивается сполна.

Вторая стадия в испытании человека – это кризис. Человек осознает, что его динамическое действие, высвободив творческую силу Творца и Вседержителя, направляет его самого на путь страдания и смерти. В отчаянии и ужасе он восстает против судьбы, которая через его же деяния привела его на жертвенный костер.

Кризис преодолевается осознанием себя как инструмента Бога, средства для достижения Его цели. И эта активность через пассивность, победа через поражение приводят к другой космической перемене. Подобно тому, как динамическое действие в первой фазе испытания вывело Вселенную из состояния Инь и привело в состояние Ян, так и акт отказа во второй фазе изменяет ритм Вселенной, повернув вектор от движения к покою, от бури к затишью, от диссонанса к гармонии, от Ян снова к Инь.

В скандинавской мифологии трагедия эта запечатлена в сцене, когда Один, накануне Рагнарек, всеми силами старается вырвать секрет Судьбы, но не для того, чтобы спастись самому, а для того, чтобы сохранить Вселенную богов и людей, которая представляется ему всеобщим отцом.

Иисус, которому во время последнего пути из Галилеи в Иерусалим открылась Его участь, – хозяин ситуации, а ученики Его, когда Он сообщает им об этом, озадачены и смущены. Агония начинается у Него еще накануне страстей в Гефсиманском саду, и Он разрешает ее в молитве: «Отче Мой! если не может чаша сия миновать Меня, чтобы Мне не пить ея, да будет воля Твоя» (Матф. 26, 42). Однако агония продолжается на Кресте, исторгая крик отчаяния: «Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил» (Матф. 27, 46; Марк 15, 34) – и завершается наконец словами смирения: «Отче! В руки Твои отдаю дух Мой» (Лука 23, 46) и «совершилось» (Иоанн 19, 30).

Иов в конце разговора с друзьями, когда Елиуй показал, как Бог справедлив в делах своих и как Его следует бояться, ибо великие слова Его неисповедимы, также унижает себя перед Богом. И когда сам Господь, обращаясь к Иову из бури, вызвал страдальца продолжить с Ним спор, Иов вновь подтвердил свое ничтожество перед Ним. «И отвечал Иов Господу и сказал: Вот, я ничтожен; что буду я отвечать Тебе? Руку мою полагаю на уста мои! Однажды я говорил – теперь отвечать не буду. (…) Знаю, что Ты все можешь, и что намерение Твое не может быть остановлено. Кто сей, помрачающий Провидение, ничего не разумея? Так, я говорил о том, чего не разумел, о делах чудных для меня, которых я не знал. (…) Я слышал о Тебе слухом уха; теперь же – мои глаза видят Тебя; Поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле» (Иов 39, 33–35; 42, 2–6).

В этой сирийской поэме психологические мотивировки грубоваты. Смирение приходит не через духовную интуицию, а через физическое явление взору неотвратимой божественной силы. В драматической версии Гете агония и смирение наступают как кризис и кульминация – Гретхен проходит через это в последней сцене первой части, а Фауст, в свою очередь, в кульминационной точке второй части.

На третьей стадии поворот космического ритма от Ян к Инь, начатый во второй стадии, достигает своего полного завершения. Этот новый акт творения возвращает страдающего в состояние покоя, гармонии и блаженства, но уже на более высоком уровне. В Книге Иова все представлено весьма упрощенно: Господь убеждает Иова, что никому из людей Он неисповедим в своих деяниях, – и восстановление выглядит до наивности материально: Господь благословил конец Иова более, чем его начало, дав ему более красивых дочерей, чем те, которых он потерял, и вдвое больше овец, верблюдов, быков и ослов (Иов 42, 12–17). В Новом завете агония, смирение и страсть Иисуса даруют искупление человеку, после чего следуют воскресение и вознесение Искупителя. В скандинавской мифологии Один возвращается к жизни и, обнаружив, что стал еще более зорким, чем прежде, вырывает у себя глаз и бросает его как цену за мудрость. В «Фаусте» Гете, в последней сцене второй части, Дева Мария с вереницей кающихся грешниц дарует паломникам, поднявшимся через тернии на вершину горы, узреть Бога. И это противоположность первой части – Пролога на Небесах. Сцены эти соответствуют двум состояниям: блаженству после искупления и невинности до падения. Космический ритм совершил полный круг: от Инь через Ян и снова к Инь. Но новое состояние Инь отличается от предыдущего так, как весна отличается от осени.

Стимул ударов

Проанализировав стимулирующее воздействие физической среды в зависимости от степени ее враждебности человеку, мы завершим данную часть нашего исследования описанием типов человеческой среды, снова воспользовавшись сравнительным методом.

Прежде всего проведем различие между такими типами человеческой среды, которые географически являются внешними по отношению к обществам, на которые они оказывают воздействие, и теми, которые географически совпадают с ними.

Каковы последствия неожиданных ударов со стороны внешнего человеческого окружения? Остается ли здесь справедливым утверждение: «Чем сильнее вызов, тем сильнее стимул»? Попробуем еще раз проверить данную формулу на исторических примерах.

На ум приходят из ряда вон выходящие случаи, когда, например, вооруженная и могущественная власть, вдохновляемая к борьбе постоянным соперничеством со своими соседями, вдруг неожиданно терпела сокрушительное поражение от противника, с которым раньше она никогда не сталкивалась. Что происходит, когда строители империи оказываются поверженными на полпути? Впадают ли они в прострацию, лишившись воли к борьбе? Или, подобно великому Антею из эллинской мифологии, припав к Матери-Земле, удваивают силу, страсть и волю к победе? А может быть, сдаются на милость победителя? Или они реагируют на беспрецедентно сильный удар столь же сильным взрывом целенаправленной энергии? История свидетельствует, что чаще всего потерпевший выбирает второй вариант.

Классическим примером стимулирующего действия удара является реакция Эллады, и в частности Афин, на нападение в 480–479 гг. до н. э. империи Ахеменидов – сирийского универсального государства.

Крупномасштабность сил, задействованных экспедицией персидского царя Ксеркса против Эллады, поначалу приводит в ужас эллинское общество. На карту была поставлена свобода, а тот удручающий факт, что эллинские общины в Азии уже были захвачены, делал угрозу порабощения всей Эллады еще более реальной. Однако, когда война закончилась вопреки всем прогнозам, жители Эллады осознали, что они не только избавились от врага, но и приобрели почет и славу, заставив весь мир восхищаться столь неожиданным исходом войны.

За победой последовал небывалый расцвет. В Элладе начинают бурно развиваться искусства. Какие-то полстолетия дарят миру художников и скульпторов, не превзойденных до сих пор. Другим показателем интеллектуального всплеска было распространение философии и ораторского искусства по всему эллинскому миру, и особенно в Афинах. В философии широко прославилась школа Сократа, Платона и Аристотеля; в ораторском искусстве выделялись Перикл, Исократ и ученики Исократа; военное искусство также выдвинуло блестящую плеяду – Мильтиада, Аристида, Фемистокла, Кимона и многих, многих других.

Однако Афины превзошли всех. Их слава и доблесть были неоспоримы, а сила и мощь столь неотразимы, что им удалось без поддержки лакедемонян и пелопоннесцев подавить могущественных персов как на суше, так и на море. Этим афиняне до такой степени деморализовали воинственную Персидскую империю, что принудили ее подписать договор и освободить все греческие колонии в Азии.

Жизненный порыв афинян в этот период истории можно сравнить с обновлением Франции после мировой войны 1914–1918 гг., ибо и Афины, и Франция несли в себе напряжение стимулирующего удара. Если плодородные поля Беотии были спасены от опустошения предательством общего эллинского дела, а плодородные поля Лакедемона – доблестью афинского флота в битве при Саламине, то бедная аттическая земля не раз опустошалась захватчиками. Действительно, Аттика больше пострадала в 480–479 гг. до н. э., чем Франция в 1914–1918 гг., ибо немцы оккупировали только часть страны, хотя и очень ценную часть, тогда как персы захватили и опустошили всю Аттику, включая Афины, Акрополь и даже святая святых – храм Афины на вершине скалы. Все население Аттики, бросив дома, поля и алтари, устремилось в поисках спасения на Пелопоннес. И именно в этой ситуации афинский флот начал и выиграл битву при Саламине. Неудивительно, что удар, вызвавший столь сильный подъем духа афинского народа, стал прелюдией к высочайшим достижениям, возможно неповторимым в истории человечества. В реорганизации своего хозяйственного уклада Аттика столь же естественно обрела новое лицо, как послевоенная Франция добилась технического переоснащения индустрии, разрушенной германским огнем.

Однако главное внимание Афины уделяли восстановлению разрушенных храмов. В этом созидательном труде Афины также шли своим путем. Когда французы, например, восстанавливали разрушенные своды Реймского собора, они тщательно реставрировали каждый кирпич, каждую расколотую статую. Афиняне же, обнаружив, что Гекатомпедон сожжен до основания, оставили развалины нетронутыми, а на новом месте сотворили Парфенон.

В этой цепочке примеров из военной и политической истории суверенных государств стимул ударов очевиден. Однако, признав, что формула «чем тяжелее удар, тем сильнее стимул» и есть истинный исторический закон, мы должны быть готовы принять и следствие из него, согласно которому милитаризм сам по себе является источником творческой энергии.

Классический пример, который мы приберегли на конец, взят нами из области религии. Деяния Апостолов – эти динамические акты, направленные на завоевание всего эллинистического мира для христианства, – обретают истинный смысл в момент, когда Апостолы смотрят на небо, наблюдая, как возносится, покидая земные пределы, Господь (Деян. 1, 9–10). В тот момент их постигает убийственный удар – повторная утрата Господа вскоре после того, как Он воскрес из мертвых. Но сама тяжесть удара вызвала в их душах пропорционально мощную психологическую реакцию, которая передана мифологически в пророчестве двух мужей в белом (Деян. 1, 10–11) и в нисхождении огня в день Пятидесятницы (Деян. 2, 1–4). В силе Святого Духа они проповедовали распятого и вознесенного Иисуса не только еврейскому населению, но синедриону; и в течение трех веков самое римское правительство капитулировало перед Церковью, которую основали Апостолы в момент крайней духовной прострации.

Внешнее давление как стимул развития цивилизации

Теперь проанализируем случаи, когда воздействие принимает другую форму – непрерывного внешнего давления.

Назовем народы, государства или города, испытывающие в течение достаточно длительного времени непрерывное давление извне, «форпостами» и, прибегнув к тщательному эмпирическому анализу, попробуем описать некоторые стороны форпостов в сравнении их с территориями, которые принадлежат тому же обществу, но географически могут быть отнесены к «тылам».

Русское православие

Если обратиться к православной ветви в России, то можно обнаружить, что витальность общества имеет тенденцию концентрироваться то в одном форпосте, то в другом в зависимости от изменения в ходе исторического развития направления внешних давлений.

Русские земли, где православно-христианская цивилизация впервые пустила корни во время своей первоначальной трансплантации из Константинополя через Черное море и Великую степь, находились в районе верхнего бассейна Днепра. Оттуда центр тяжести православно-христианской цивилизации в России был перенесен в XII в. в бассейн верхней Волги русскими, которые расширяли границы государства в этом направлении за счет финских племен, исповедующих примитивное язычество. Впоследствии, когда слабое давление со стороны лесных народов усилилось сокрушительным напором со стороны кочевников Великой Степи, место жизненного напряжения вновь передвинулось, на сей раз с Верхней Волги в район нижнего Днепра. Это неожиданное давление, начавшись в 1237 г. знаменитым походом на Русь монгольского хана Батыя, оказалось очень сильным и продолжительным. Этот случай еще раз доказывает, что чем сильнее вызов, тем оригинальней и созидательней ответ.

Древняя Русь. Художник В. Кандинский

В России ответ представлял собой эволюцию нового образа жизни и новой социальной организации, что позволило впервые за всю историю цивилизаций оседлому обществу не просто выстоять в борьбе против евразийских кочевников и даже не просто побить их (как когда-то побил Тимур), но и достичь действительной победы, завоевав номадические земли, изменив лицо ландшафта и преобразовав в конце концов кочевые пастбища в крестьянские поля, а стойбища – в оседлые деревни. Казаки, одержавшие эту беспрецедентную победу, были пограничниками русского православия, противостоящими евразийским кочевникам.

Истоки казачества уходят в глубь веков, ибо письменные источники XV в., в которых впервые упомянуты днепровские казаки, свидетельствуют, что характерные казачьи институты уже вполне оформились к тому времени.

Казаки представляли собой полумонашеское военное братство наподобие братства викингов, эллинского спартанского братства или же рыцарского ордена крестоносцев Однако у казаков выработались в ходе борьбы с кочевниками степи некоторые признаки, скорее принадлежащие будущему, чем прошлому. В чем-то казацкие объединения напоминают колониальные власти современного западного мира. Они поняли, что для победы в войне с варварами необходим более высокий уровень вооружения и опора на более совершенную материальную базу.

Подобно тому, как современные западные «строители империи» подавили своих примитивных противников превосходящей индустриальной мощью, казаки подавили кочевников, опираясь на развитую культуру земледелия. Казаки обезоружили кочевников весьма оригинальным способом. Они обосновывались на реках, представлявших собой естественное препятствие для кочевых племен. Реки были серьезной преградой для кочевников-скотоводов, не имевших навыков использовать их как транспортные артерии, тогда как русский крестьянин и дровосек, издавна знакомый с традицией скандинавского мореплавания, был мастером речной навигации. Следовательно, казаки, когда они выходили из русских лесов, чтобы оспорить у кочевников право на естественное обладание степью, имели все возможности с успехом применять свое древнее наследственное искусство. Научившись у кочевников верховой езде, они не позабыли и своих исконных навыков и именно с помощью ладьи, а не коня проложили путь в Евразию.

Казаки использовали реку как транспортную артерию для связи с Россией. Они осуществляли контроль по всему течению, не позволяя кочевникам даже пересекать реку. Многочисленные притоки давали казакам возможность строить удобные порты и переходить из бассейна одной реки в бассейн другой. Так, к концу XVI в. родительская казачья община бассейна Днепра породила две сестринские общины – казаков Дона и казаков Яика. Впоследствии в неравном союзе с Московией, которая усиливала свою экспансию, но не лишила казаков свободы, казацкие владения распространились до сибирских рек, впадающих в Ледовитый океан. В 1586 г. казаки пересекли водораздел между бассейнами Волги и Оби, к 1638 г. освоение бассейнов сибирских рек привело их на побережье Тихого океана в районе Охотского моря.

В тот период, когда казаки дали достойный ответ на вызов кочевников Великой Степи на юго-восточных границах православного христианства, Россия подверглась новому давлению извне со стороны западных своих границ. В XVII в. Россия впервые в своей истории пережила страшное давление со стороны западного мира. Польская армия проникла в Москву и в течение двух лет оккупировала Кремль (с 20 сентября 1610 г. до 22 октября 1612 г.), а вскоре после того, как шведы были изгнаны из Балтики, Россия отвоевала восточное побережье Балтийского моря от Финляндии до Двины. Жизненное напряжение общества переместилось в этот новый форпост.

Прошел почти век, прежде чем Петр Великий ответил на западное давление, основав в 1703 г. Петербург и утвердив русский флот на Балтийском море. Петербург в качестве столицы Российской Империи занимал еще более эксцентричное положение, чем Антиохия, когда она была столицей государства Селевкидов. Тем не менее город этот, выросший на месте гиблых северных болот, продолжал оставаться столицей Российской Империи почти до конца войны 1914–1918 гг. Эта катастрофа потрясла структуру Европы и создала целый пояс восточноевропейских государств-преемников, отделивший Россию от уцелевших великих держав западного мира. Столица Российской Империи, ставшей к тому времени Советской Россией, своевременно передвинулась с западного форпоста, где она пребывала более двухсот лет, в тыл, в Москву.

Западный мир против континентальных европейских варваров

Обратившись к рассмотрению нашей собственной западной цивилизации, цивилизации, сыновне родственной эллинской, мы обнаружим, что западный мир чаще всего ощущал наиболее сильное давление именно в той своей части, где подвергались наибольшему давлению и эллинской, и минойский миры. Уязвимым местом была граница с континентальными европейскими варварами. С другой стороны, мы заметим, что в отличие от эллинского или минойского реакция западного мира на это давление была определенно победоносной. Граница западного христианства с варварами на Европейском континенте постепенно растворялась; и вскоре западное общество обнаружило, что оно находится в контакте не просто с варварами, а с иной цивилизацией. Постоянное напряжение стимулировало жизненную силу западного общества для новых ответов на вызовы.

В первой фазе западной истории на Европейском континенте стимулирующее действие давления со стороны варваров обнаружилось в создании обществом, выросшим из государства-преемника распавшейся Римской империи, новой социальной структуры – варварского княжества франков. Франкский режим Меровингов был обращен лицом к римскому прошлому. Франкский режим Каролингов, хотя и предпринял попытку эвокации призрака Римской империи, был тем не менее всецело обращен к будущему и к призраку взывал лишь затем, чтобы помочь живым выполнить их сверхчеловеческую задачу. Эта полная трансформация социальных функций франкской державы, эта решительная переориентация франкской политики всего лишь новое проявление вечной тайны Жизни. «Из ядущего вышло ядомое, и из сильного вышло сладкое» (Суд. 14, 14). И этот новый акт творения свершился на дальнем европейском форпосте, не в Нейстрии, на почве, удобренной древней римской культурой и защищенной от новых набегов континентальных варваров, а в Австразии, на границе Римской империи, подверженной постоянным набегам со стороны лесных саксов и аваров из Евразийской степи. Мощь стимула, который возникал под воздействием внешнего давления на франков в Австразии, ярко выражена в достижениях Карла Великого. Восемнадцать саксонских кампаний Карла могут сравниться лишь с военными успехами Тамерлана. За военными и политическими достижениями Карла последовали первые слабые проявления интеллектуальной энергии западного мира.

Австразийская реакция на стимул давления со стороны континентальных европейских варваров – реакция, достигшая апогея при Карле Великом, – не была заключительным актом. На некоторое время она затихла, а потом началось новое оживление. Наступила саксонская реакция на внешний стимул, которая достигла своего апогея при Оттоне I.

Главное достижение Карла Великого заключалось в объединении континентальных варваров-саксонцев под эгидой западного христианства, чем был подготовлен путь для перехода главенства Австразии к родине побежденных и насильственно обращенных варваров. Он сделал Саксонию форпостом против континентальных варваров, которые стимулировали развитие этой области постоянным давлением из глубины континента. В дни Оттона стимул давления вызвал в Саксонии реакцию, аналогичную той, которая в дни Карла Великого была характерна для Австразии: и снова ответный удар западного христианства достиг цели.

Оттон уничтожил вендов, как Карл Великий уничтожил своих собственных саксонских предков. Континентальные границы западного христианства неуклонно перемещались на восток – частично благодаря добровольному обращению варваров в христианство, частично – с помощью силы. Мадьяры, поляки и скандинавы были обращены в христианство на рубеже Х-XI вв. при режиме Оттонидов. И только обитатели континентального побережья Балтийского моря оставались непокорными. На этом участке саксонский форпост призван был продолжить борьбу Оттона против вендов, которые в упорных сражениях продержались два столетия, пока западное христианство не продвинулось с линии Эльбы на линию Одера. Окончательная победа была достигнута обращением вендов в Мекленбурге в 1161 г. и уничтожением непокорных в Бранденбурге и Мейсене.

В XIII–XIV вв. процесс вестернизации был продолжен германцами, которые преуспели в христианизации варваров при помощи двух очень важных западных институтов: города-государства и военного монашеского ордена. Города Ганзы и походы тевтонских рыцарей обеспечили продвижение границы западного христианства от линии Одера до линии Двины. Обращенные в западное христианство скандинавы также расширяли свои владения: датчане – за счет Эстонии, а шведы – Финляндии. Это был последний всплеск застарелого конфликта, ибо к концу XIV в. континентальные европейские варвары, противостоявшие в течение трех тысячелетий трем развитым цивилизациям, исчезли теперь с лица земли. К 1400 г. западное и православное христианство, ранее полностью изолированные друг от друга, оказались в прямом соприкосновении по всей континентальной линии от Адриатического моря до Северного Ледовитого океана.

Интересно проследить, как на границе молодого западного христианства с европейским варварством изменялся с течением веков вектор давления, меняя тем самым и место возникновения стимула.

Например, коренные саксонцы к западу от Эльбы пережили закат в результате побед Оттона над вендами, подобно тому как Австразия за два века до этого утратила гегемонию в результате побед Карла Великого над саксонцами. Саксония лишилась лидирующего положения в западном мире в 1024 г., то есть после того, как венды потерпели поражение на Эльбе. В 1182–1191 гг., когда граница западного мира продвинулась от Эльбы до Одера, Саксония распалась на части. Новое возрождение Саксонии началось с форпоста Мейсен – территории, отвоеванной западным христианством у вендов.

По мере того как продвигалась вслед за отступающими варварами граница западного христианства, влияние власти Священной Римской империи все уменьшалось. Утрачивали значение имперские институты. И если они еще имели значение в Австразии в VIII в. и сохранялись в какой-то мере в Саксонии, то по пути дальнейшего продвижения христианства они постепенно размывались.

Таким образом, жизненная мощь Священной Римской империи изменялась по мере изменения ее границ, и было это в прямой зависимости от силы давления со стороны варваров или чужих цивилизаций. Империя утратила витальность, стоило давлению со стороны варваров пойти на убыль, а затем вновь восстановила жизненные силы, как только началось давление со стороны османов. И наоборот, мы видим, что витальность варваров, которые оставались вне западной цивилизации, и варваров, которые оказались приобщенными к цивилизации обращением их в христианство, имела тенденцию возрастать, по мере того как увеличивалось давление на них со стороны западного мира.

Литовцы последними из европейских язычников испытали в XIII–XIV вв. порыв крестовых походов – порыв, который еще сохранялся в Европе, несмотря на полный провал крестовых предприятий в Сирии. Штаб-квартира тевтонских рыцарей перебазировалась в 1308 г. с сирийского побережья в Мариенбург вследствие неудачи похода в 1291 г. в Святую Землю. Мариенбург находился в бассейне Вислы, и внимание тевтонского ордена целое столетие было приковано к Литве. Это смертельное давление Запада на литовцев стало причиной того, что и литовцы получили стимул к завоеванию и в свою очередь двинулись в земли русского православного христианства. Наиболее успешными для литовцев были кампании в верхнем бассейне Днепра, а также против евразийских кочевников Кипчакской степи. Борьба с орденом достигла своего апогея в 1363 г., когда литовцы, оттесненные орденом с берегов родного Балтийского моря, фактически достигли далеких берегов Черного моря. Энергия обратилась в военную мощь, которую поначалу литовцы направили против других соседей, однако под непрестанным давлением со стороны ордена она обернулась в конце концов против западных противников и позволила нанести контрудар по тевтонским рыцарям.

Временное политическое могущество Литвы как реакция на крестовый поход тевтонских рыцарей нашло свое отражение и в геральдической эмблеме Литовского государства – всадник и конь в латах. К удивлению и полнейшей растерянности тевтонских рыцарей, этот варвар в латах доскакал до их владений, чтобы сразить рыцарей в битве под Танненбергом.

Однако столь мощный рывок был совершен литовцами лишь после того, как они приняли религию, культуру и военную технику своих врагов. Стимулирующее воздействие оказывала на Литву и энергия западнохристианского соседа, который также был жертвой агрессии ордена, что, в свою очередь, побудило его к активным действиям. Литовским союзником была Польша, принявшая к концу X в. христианство и призвавшая тевтонский орден на помощь с целью расширения границ западного христианства за счет языческих Литвы, а затем Пруссии. Куявский князь, опрометчиво позволивший тевтонским рыцарям обосноваться на берегах Балтийского моря, заложил тем самым основу будущего величия Польши, спровоцировав новое германское давление, во много раз более опасное, чем прусско-литовское, от которого он, собственно, и стремился освободиться, Тевтонским рыцарям, которые обходились с польскими неофитами не лучше, чем с язычниками, было все равно с кем воевать, а поляки, бывшие уже к тому времени в лоне западного христианства, могли эффективнее, чем их языческие соседи, противостоять военной силе, оснащенной по последнему слову тогдашней техники.

Тем не менее в XIII в. тевтонские рыцари бесцеремонно лишили поляков исконно им принадлежащего побережья Балтийского моря в Померании, воспользовавшись тем, что Польша вела в то время религиозные войны в Литве и в Пруссии. После этого в XIV в. это же давление вызвало аналогичную реакцию в Польше и Литве.

Пока польские княжества Куявия и Мазовия разорялись орденом, ядро Польского королевства было укреплено Казимиром Великим (1333–1370), правление которого совпало со временем юго-восточной экспансии Литвы. В своей политике Казимир Великий старался избегать военных столкновений с тевтонцами, но последователи Казимира поняли, что Польша не сможет найти общего языка с крестоносцами и, более того, она не сможет противостоять им в одиночку. Пришлось тщательно продумывать вопрос о возможных военных союзниках. Первым успехом польской дипломатии стал союз с Лайошем Великим, венгерским королем анжуйской династии. Союз просуществовал с 1370 по 1382 г. и распался, поскольку интересы обеих сторон не совпадали. Венгрия не хотела ссориться с врагами Польши, а Польша – с врагами Венгрии. Особенно упрочил положение Польши династический брак польской королевы Ядвиги с литовским князем Ягайлой в 1386 г., условием которого было принятие Ягайлой западного христианства.

Именно Ягайло начал контрнаступление против тевтонского ордена, возглавив соединенные силы Литвы и Польши в битве при Танненберге в 1410 г. Успех Ягайлы был развит его последователями, и в 1466 г. тевтонский орден становится вассалом Польши. Таким образом, в результате объединенной польско-литовской реакции на давление со стороны тевтонского ордена положение борющихся сторон стало прямо противоположным. До 1410 г. владения ордена распространялись на континентальное побережье Балтики от восточной границы Священной Римской империи до южного берега Финского залива; и Литва, и Польша были лишены доступа к балтийскому побережью. После 1466 г. Польша и Литва вернули свои исконные земли на Балтике, тогда как последние владения тевтонского ордена оказались раздробленными и изолированными.

Западный мир против Московии

Почему Польша и Литва вновь обособились, после того как их объединило давление со стороны крестоносцев? Вопрос тем более правомерен, что аналогичные процессы происходили в Скандинавии. Приобщившись к западной цивилизации через обращение в западное христианство одновременно с Польшей, Скандинавия, так же как и Польша, подверглась давлению со стороны более развитых членов западного общества. В XIII–XIV вв., когда Польша противостояла тевтонскому ордену, Скандинавия испытывала давление со стороны Ганзы, что вызвало ответную реакцию – объединение трех скандинавских королевств в Кальмарскую унию в 1397 г. Это было ответом на агрессию Ганзейской Лиги, подобно тому как союз Польши и Литвы 1386 г. был ответом на агрессию тевтонского ордена. Союзы, однако, имели весьма различные истории. Кальмарская уния распалась в 1520 г., после того как Ганза обескровилась в результате открытия Америки и перемещения торговых путей в Атлантику. С другой стороны, поражение тевтонского ордена в 1466 г. не повлекло за собой разрыва между Польшей и Литвой. Наоборот, польско-литовский союз еще более укрепился в 1501 г., а Люблинский договор 1569 г. был расторгнут только в 1795 г.

Почему же союз между Польшей и Литвой, который поддерживался до конца XVIII в., вдруг был полностью аннулирован? Ответ на этот вопрос можно получить, лишь учитывая тот факт, что и Польша, и Литва стали испытывать новое давление – на этот раз со стороны Московии. Экспансия Литвы в направлении православной России достигла наибольшего размаха приблизительно в середине XV в. В течение следующего века под эгидой Москвы объединилось множество ранее враждовавших между собой княжеств, образовав Московское универсальное государство. И в 1563 г., то есть за несколько лет до польско-литовской Люблинской унии, это вновь образованное новое русское универсальное государство стало оказывать давление на западный мир вдоль восточной границы Литвы, проходившей тогда западнее Смоленска к востоку от Полоцка Двинского. Таким образом, объединенная общественная система Польши и Литвы обрела новую функцию, а вместе с ней и новую жизненную энергию, превратившись в форпост западного мира, принимающий на себя давление православного христианства.

Польша разделила эту функцию с королевством Швеции, которое вышло из Кальмарской унии в 1520 г. Реакция западного общества на новое русское давление вылилась в польский и шведский контрудары. Поляки в 1582 г. вновь оккупировали Смоленск, а с 1610 по 1612 г. удерживали Москву. По договору от 1617 г., заключенному между Швецией и Московией, Россия лишилась доступа к Балтийскому морю. Однако давление на Россию со стороны Польши и Швеции в XVII в. было столь яростным, что оно неминуемо должно было вызвать ответную реакцию. Временное присутствие польского гарнизона в Москве и постоянное присутствие шведской армии на берегах Нарвы и Невы глубоко травмировало русских, и этот внутренний шок подтолкнул их к практическим действиям, что выразилось в процессе «вестернизации», которую возглавил Петр Великий.

Эта небывалая революция раздвинула границы западного мира от восточных границ Польши и Швеции до границ Маньчжурской империи. Таким образом, форпосты западного мира утратили свое значение в результате контрудара, искусно нанесенного западному миру Петром Великим, всколыхнувшим нечеловеческим усилием всю Россию. Поляки и шведы вдруг обнаружили, что почва выскальзывает из-под ног. Их роль в истории западного общества была сыграна; и, после того как стимул, обусловливавший рост их витальности, исчез, начался быстрый процесс разложения. Понадобилось чуть больше столетия, считая с подвигов Петра, чтобы Швеция лишилась всех своих владений на восточных берегах Балтийского моря, включая свои исконные земли в Финляндии. Что же касается Польши, то она была стерта с политической карты мира.

Западный мир против Оттоманской империи

Таким образом, история Польши и Швеции начала XVI – конца XVIII в. наилучшим образом объяснима в контексте русской истории и истории православного христианства в России. Польша и Швеция процветали, пока на них лежало исполнение функций антирусских форпостов западного общества; но они пришли в упадок, закончившийся политическим крахом, как только Россия в своем мощном порыве лишила их этих функций. Посмотрим теперь на историю Дунайской монархии Габсбургов, которая хронологически почти совпадает с историей Польши и историей Швеции. Швеция расстроила Кальмарскую унию 1397 г., отколовшись от Дании и Норвегии в 1520 г.; Польша еще более укрепила польско-литовский союз 1386 г. в 1501 и 1569 гг. Дунайская монархия начала свое существование благодаря союзу Венгрии и Богемии с Австрией Габсбургов в 1526 г.

Польша и Швеция играли роль форпостов западного общества на границе с универсальным государством православного русского христианства. Дунайская монархия исполняла роль форпоста против универсального государства православного христианства на Балканском полуострове. Позже сюда пришла Оттоманская империя. Дунайская монархия была вызвана к существованию в тот момент, когда оттоманское давление на западный мир стало по-настоящему смертельным, и оставалась великой европейской державой, пока это давление не прекратилось. По мере того как давление спадало, ослабевала и Дунайская монархия. Во время Первой мировой войны 1914–1918 гг., когда Оттоманская империя получила последний смертельный удар, распалась на части и Дунайская монархия.

Давление Оттоманской империи на западный мир вылилось в столетнюю войну между османами и венграми, которая началась в 1433 г. и достигла своей кульминации в битве при Мохаче в 1526 г.

Венгрия была наиболее упорным и стойким противником османов. Ее военная мощь постоянно стимулировалась тем гигантским напряжением, которое Венгрия вынуждена была выдерживать в одиночку в своем противоборстве с османами. Диспропорция в соотношении сил была, однако, столь велика, что Венгрия в ходе столетней борьбы не раз пыталась найти союзников. В конце концов, произошел надлом Венгрии, и образовалась Дунайская монархия Габсбургов, ибо те непрочные и эфемерные союзы, что удавалось заключить Венгрии, были явно недостаточны, чтобы дать ей необходимое подкрепление в неравной борьбе с османами. Эти союзы отсрочили, но не предотвратили тот сокрушительный удар, который османы нанесли Венгрии под Мохачем; и только катастрофа столь огромного масштаба стала тем психологическим шоком, который заставил остатки Венгрии объединиться с Богемией и Австрией в прочный и продолжительный союз под началом династии Габсбургов. Результат последовал незамедлительно. Союз, заключенный в год битвы при Мохаче в 1526 г., оставался в силе почти триста лет. Аннулирован он был лишь в 1918 г., когда Оттоманская империя, четыре века назад нанесшая динамический удар, окончательно развалилась.

В самом деле, с момента основания Дунайской монархии ее история была органически связана с историей враждебной державы, давление со стороны которой на каждой последующей фазе давало новый импульс витальности. Героический век Дунайской монархии хронологически совпал с периодом, когда оттоманское давление ощущалось на западе с особенной силой. Этот героический век можно отсчитывать с начала первой неудачной оттоманской осады Вены в 1529 г. и до конца второй осады – в 1682–1683 гг. Роль австрийской столицы, как психологическая, так и стратегическая, в этих серьезных испытаниях столь велика, что может сравниться с ролью Вердена во Франции, который отчаянно сопротивлялся немецкому напору во время войны 1914–1918 гг. Эти две осады были поворотными пунктами в оттоманской военной истории. Провал первой остановил волну захватчиков, хлынувшую в дунайскую долину еще век назад. За второй неудачей последовал отлив, который продолжался, пока европейские границы Турции не переместились из предместий Вены, где они были в 1529 г., до предместий Адрианополя в 1683 г. Потери Оттоманской империи, однако, не стали приобретениями Дунайской монархии, ибо героический век Дунайской монархии также был на излете. Избавившись от враждебного давления. Дунайская монархия лишилась и вдохновлявшего ее стимула. Таким образом, оказавшись не в состоянии стать наследницей Оттоманской империи в Юго-Восточной Европе, Дунайская монархия пришла в упадок, и ее в конце концов постигла судьба Оттоманской империи.

Успешно контратаковав османов и отбросив их от стен Вены в 1683 г., Габсбурги оказались во главе антиоттоманской коалиции, включившей в себя Венгрию, Польшу и Россию; однако им не удалось отплатить османам осадой Константинополя. Мирный договор 1699 г. вернул венгерской короне большую часть ее исконных территорий; мирный договор 1718 г. фактически отодвинул границу глубоко за линию, вдоль которой она проходила два века назад. Однако Белградский мирный договор 1739 г. пересмотрел границу в пользу османов. Белградская крепость, которую принц Евгений вырвал из рук османов в 1717 г., вновь отошла к Оттоманской империи, и, хотя австрийские войска вновь заняли Белград в австро-турецкой войне 1788–1791 гг., а затем в мировой войне 1914–1918 гг., Белград ждала другая судьба. Он вырвался из рук Оттоманской империи в 1806 г., чтобы стать столицей государства-преемника Оттоманской империи. Взятый сербами у австрийцев в 1918 г., он стал столицей Югославии, которая является государством-преемником как империи Габсбургов, так и Оттоманской империи. Что касается восточной границы Дунайской монархии, то она надолго застыла на линии, установленной в 1739 г. В течение ста восьмидесяти лет Белградского мира и до заключения договора о прекращении военных действий в 1918 г., когда габсбургская монархия подписала собственный смертный приговор, монархия сделала только два территориальных приобретения, причем весьма скромных по значению и размерам (Буковина занята в 1774–1777 гг., Босния и Герцеговина оккупирована в 1878 г. и аннексирована в 1908 г.). Тем не менее с 1683 по 1739 г. габсбургская граница в этой части продвинулась достаточно далеко, чтобы предохранять Вену от опасных ситуаций. И это обстоятельство сыграло существенную роль в истории развития города, наложив отпечаток на его облик и характер.

Крепость Калемегдан в Белграде

Слава, которую Вена приобрела, сдерживая турок в 1529 г. и в 1682–1683 гг., несколько померкла в годы французских оккупаций XIX в. Венцы утратили со временем ореол защитников западного христианства и воспринимаются в наши дни как воплощение характера привлекательного, но отнюдь не героического, сочетающего открытость и дружелюбие с утонченностью и изяществом.

Присмотревшись внимательнее, мы убедимся, что судьба Австро-Венгрии аналогична судьбе польско-литовского государства. Польское давление на Россию в первом десятилетии XVII в. положило начало вестернизации русского православного христианства и тем самым заложило основы, для того чтобы Польша как антирусский форпост западного общества стала излишней. Австрийская контратака против османов, предпринятая в последние два десятилетия XVII в., положила начало вестернизации православного христианства на Балканском полуострове и тем самым лишила Дунайскую монархию Габсбургов статуса антиоттоманского форпоста западного общества.

Эта параллель сохраняется и в деталях. Например, когда по инициативе Петра Великого началась вестернизация России, российские государственные изменения вдохновлялись не отсталой и враждебной Польшей, которая для России была самым близким западным соседом. Петр обращался преимущественно к Германии, Голландии и Англии – странам, находившимся в авангарде прогресса западной цивилизации и, кроме того, не обремененным грузом враждебности по отношению к России. Аналогичным образом, когда процесс вестернизации начался в основной области православного христианства – на Балканском полуострове (правда, там он шел менее последовательно и углубленно, чем в России), – османы и их подданные, стимулированные австрийской контратакой, также черпали свое вдохновение не у Габсбургов. Османы обращались к Франции, которая была их естественным западным союзником, являясь постоянным конкурентом австрийского двора.

Что касается православно-христианских народов Оттоманской империи, то они сначала приветствовали австрийцев как братьев-освободителей, но затем поняли, что формальная католическая терпимость к «еретикам» – вещь куда более жесткая, чем четко очерченный регламент для «неверных» при мусульманском правлении. Прошедшие через все испытания, лишенные иллюзий за недолгий период австрийского и венецианского правления в начале XVIII в., сербы и греки быстро повернулись к своим русским единоверцам, когда те продемонстрировали преимущества вестернизации, победив османов во время русско-турецкой войны 1768–1774 гг.

Однако православные христиане на Балканском полуострове не пошли окольным путем в поисках вдохновения для «обновления». Они научились добывать живую воду из главного источника, обратившись к идеям Американской и Французской революций. Христиане Балканского полуострова вступили в непосредственный контакт с лидирующими нациями Запада во время египетской кампании Наполеона. До окончания наполеоновских войн основная область православного христианства получила закваску романтического национализма, присущего духу Запада того времени, и это стало началом конца габсбургской монархии.

Тщетно монархия под воздействием стимула повторяющихся ударов Наполеона брала на себя главную роль в свержении Наполеона; не помогло и то, что она учредила потом Венский конгресс. В то время как на внешней арене Меттерних искусно пропагандировал преимущества реставрации дореволюционного режима в Западной Европе, чтобы обеспечить Дунайской монархии европейскую гегемонию, ранее ей не принадлежавшую, конкретная политическая реальность никак не вписывалась в эту схему. В действительности Дунайская монархия начиная с 1815 г. оказалась между двух огней. Одна голова австрийского орла с тревогой взирала на восток в сторону Оттоманской империи, другая настороженно смотрела в направлении западного мира. Поворот Дунайской монархии от ближневосточных дел к западным совпал с процессом ослабления давления со стороны Оттоманской империи. Эта тенденция проявилась в Тридцатидневной войне. Новый противник таился в самом духе времени, в которое вступало западное общество, и подстерегал монархию со всех сторон.

Таким образом, ситуация действительно изменилась в ходе века, и прежде всего с ущербом для монархии. В канун войны 1672–1713 гг. Дунайская монархия все еще чувствовала себя в безопасности. С одной стороны – нейтральное православное христианство, а с другой – западное общество, к которому монархия не только принадлежала, но и служила ему щитом от оттоманских сабель. Однако век спустя, к 1815 г., хотя Дунайская монархия и вышла из войны с еще большим триумфом, чем в 1714 г., охранительная функция, а вместе с ней и безопасность были утрачены. Турецкая сабля выпала из дряхлой руки, и окостенелость Дунайской монархии стала препятствовать внутреннему росту того общества, жизнь которого она когда-то уберегла от нападок смертельно опасного внешнего врага. Под воздействием Нидерландской, Английской. Американской и Французской революций в жизни западного общества утверждался новый политический порядок – взаимное признание законов и обычаев других стран, – в условиях которого династическое государство типа габсбургской монархии стало анахронизмом и аномалией. В попытках возродить дореволюционный режим в Европе на основе принципа династического наследования и принципа национальности Меттерних превратил монархию из пассивного призрака былого в активного врага западного прогресса – врага по-своему более опасного, чем одряхлевший оттоманский враг.

Монархия провела последнее столетие своего существования в попытках – все они были изначально обречены на провал – помешать неизбежным переменам на политической карте Европы. В этом бесполезном устремлении есть два пункта, представляющие интерес для нашего исследования. Первый касается того, что начиная с 1815 г. забродили западные дрожжи национализма, причем процесс этот охватил как православно-христианские народы, так и западное общество. Второй пункт заключается в том, что монархия, подчиняясь необходимости следовать духу времени, сумела приспособиться к новым реальностям. Отказавшись от гегемонии над Германией и уступив территории в Италии в 1866 г., габсбургская монархия сделала возможным сосуществование с новой Германской империей и новым королевством Италия. Приняв австро-венгерское соглашение 1867 г. и его австрийское дополнение в Галиции, габсбургская династия преуспела в отождествлении своих интересов с интересами польского, мадьярского и немецкого элемента в своих владениях. Проблема, которую габсбургская монархия так и не сумела решить, подстерегала ее на Балканах. Неспособность справиться с национальным движением в этой чисти своих владений привела в конце концов монархию к полному развалу. Старый дунайский щит западного общества, выдержавший столько сабельных ударов, был в конце концов разбит сербскими штыками.

В 1918 г. юго-восточная граница Дунайской монархии Габсбургов – граница, просуществовавшая сто восемьдесят лет, – была стерта с политической карты Европы. Родились два новых национальных государства – Югославия и Большая Румыния, – что было символом триумфа нового порядка. Каждое из этих государств есть государство-преемник как габсбургской монархии, так и Оттоманской империи, и каждое из этих образований представляет собой не только территории, унаследованные от двух разных династических государств, но также народы, объединенные по принципу национальности и хранящие следы культуры двух разных цивилизаций. Этот смелый политический эксперимент может иметь успех, может и провалиться; эти синтетические национальные образования могут стать органическими соединениями или же распасться на составляющие; но тот очевидный факт, что эксперимент имел место, является последним свидетельством, что габсбургская монархия и Оттоманская империя умерли и виновник их смерти – одна и та же враждебная сила.

Из обломков Дунайской монархии и Оттоманской империи, разрушенных мировой войной 1914–1918 гг., появились Австрия и Турция. Эти две республики странно похожи одна на другую, так как они следовали тому конвенциальному типу современного парламентарного национального государства, который был глубоко чужд и габсбургской, и Оттоманской империи. Однако это формальное сходство Австрии с Турцией не имеет существенного значения в свете их принципиального различия в этосе. Австрийцы, травмированные результатами войны 1914–1918 гг., приняли новый порядок пассивно, со смирением и горечью. Турки в отличие от них после капитуляции снова подняли оружие против победивших держав и добились равноправных переговоров с победителями. Более того, турки усмотрели в катастрофе Оттоманской империи возможность возвратить свою юность и изменить свою судьбу. Таким образом, они встретили новый порядок не пассивно, а с открытыми объятиями и стали ревностно ему следовать. Они с радостью ступили на путь вестернизации вслед за своими бывшими подданными – греками, сербами, болгарами и румынами.

Как можно объяснить эти два противоположных психологических явления? Нельзя не признать, что современный турецкий этос представляет собой нечто совершенно новое. Ибо с XV в., то есть с конца динамической эпохи, и до 1919 г. турки, невзирая на все превратности своей истории, были последовательно консервативны. Во дни своего расцвета они тучнели и жирели, а когда наступило неблагополучие, стали малоподвижны и невосприимчивы к невзгодам, словно мулы, которых сколько ни погоняй, они не прибавят шагу.

Бывшее правящее меньшинство турецких землевладельцев, оказавшись между 1683 и 1913 гг. выброшенным на берег и обнаружив себя среди чужаков и при другом, чуждом им правлении, восприняло внезапный и резкий поворот судьбы столь же пассивно, как австрийцы восприняли крах 1918 г. Одни из них оставляли свои родовые земли и мигрировали в глубь постоянно сжимающейся Оттоманской империи; другие же, слишком инертные, чтобы совершить даже этот отрицательный ответ на вызов человеческого окружения, смирялись, опускаясь постепенно на дно социальной лестницы. Что же касается тех представителей правящего сословия, что удерживались на вершине Оттоманской империи, их могла подтолкнуть к вестернизации социальных учреждений только большая сила. Но они действовали половинчато и прилагали минимальные усилия, едва позволяющие империи выжить.

Чем же объясняются кардинальные изменения, охватившие вдруг сознание турок? И как в этом случае следует объяснить обратный сдвиг в австрийских настроениях, крутой поворот от героизма 1682–1683 гг. к «пораженчеству» настоящего времени?

Ответ следует искать в действии закона Вызова-и-Ответа. Венцы более двух столетий жили как имперский народ в своих габсбургских владениях, вместо того чтобы исполнять историческую роль защитников форпоста западного общества против османов. В этом нестимулирующем окружении последнего периода они приучились во всем полагаться на династию, и, когда имперское правительство объявило ультиматум Сербии, что было началом мировой войны 1914–1918 гг., они подчинились закону мобилизации, словно овцы пастуху, не ведая, что идут на живодерню. Ими двигала вера в императора Франца-Иосифа, слепая вера в то, что все, что он предпринимает, есть результат провидения.

Турки, с другой стороны, ответили в свой «одиннадцатый час» на вызов со стороны Запада. Накануне соглашения о прекращении военных действий в 1918 г. турки поняли, что оказались в ситуации, где должны либо победить, либо умереть – отступать было некуда. В этот решающий час они были преданы оттоманской династией, создавшей не только империю, но и самих османских турок. Это предательство заставило турок полагаться на самих себя и обрекло на борьбу за выживание. Ибо в 1919–1922 гг. турки сражались уже не за своего падишаха и его владения. Они сражались за собственную родину. Турецкий народ был поставлен перед необходимостью выбирать: аннигиляция или метаморфоза. Сила вызова, перед которой предстали турки, была уравновешена соразмерной силой ответа в «одиннадцатый час» их истории. Реверсия в направлении давления между западным миром и основной областью православного христианства, проявившись под стенами Вены в 1683 г., продолжается затем в виде переноса стимула, что, в свою очередь, нашло свое отражение в этосе двух сообществ, испытавших на себе ситуацию Вызова-и-Ответа.

Западный мир против дальнезападного христианства

Продемонстрировав действие закона Вызова-и-Ответа на материале исторических ответов на внешнее давление, которому подвергались континентальные границы западного христианства, посмотрим теперь на три другие границы того же общества: сухопутную границу с вымершим ныне дальнезападным христианством, обитавшим на британской alter orbi; морскую границу с недоразвитой скандинавской цивилизацией, протянувшуюся вдоль французских и английских берегов по Северному морю и Ла-Маншу, и сухопутную границу с сирийской цивилизацией на Иберийском полуострове.

Каков генезис Соединенного Королевства Великобритании? Союз королевств Англии и Шотландии вместе с частью завоеванной ими Ирландии. Эти королевства появились в результате борьбы за существование полудюжины государств-преемников Римской империи, образовавшихся на ее развалинах в течение постэллинистического движения племен. Исследование процесса происхождения Соединенного Королевства, таким образом, упирается в начальный вопрос: каким образом эта борьба за существование между примитивными и эфемерными варварскими княжествами привела к появлению прогрессивных и устойчивых государств-членов западного общества? Если мы задумаемся, почему Английское и Шотландское королевства пришли на смену Гептархии, мы снова вынуждены будем признать, что детерминирующим фактором на каждой ступени был ответ на некий вызов, обусловленный внешним давлением.

Образование Шотландского королевства можно усмотреть в вызове, который был брошен какие-нибудь девять-десять веков назад раннему английскому княжеству Нортумбрия представителями недоразвитой дальнезападной христианской цивилизации – пиктами и скоттами. Современная столица Шотландии Эдинбург была основана нортумбрийским принцем Эдинбургом как пограничная крепость Нортумбрии против пиктов. Политическим и культурным центром средневековой, как, впрочем, и современной Шотландии был район, называемый Лотиан. Лотиан первоначально служил форпостом Нортумбрии против пиктов и бриттов. Вызов был брошен, когда пикты и скотты завоевали в 954 г. Эдинбург, а на рубеже Х-XI вв. принудили Нортумбрию уступить им весь Лотиан. Удалось ли Лотиану сохранить западную христианскую культуру, несмотря на изменение политического режима, или он подчинил чуждой дальнезападнохристианской культуре кельтских завоевателей? Лотиан ответил на вызов «завоеванием завоевателей».

Культура покоренной территории обладала такой привлекательностью для королей скоттов, что они обосновались на этой земле и стали вести себя так, словно Лотиан был их вотчиной.

Другой парадокс заключается в том, что шотландский язык стал считаться английским диалектом Лотиана, хотя это был язык гэлов, коренного населения Шотландии.

Завоевание Лотиана скоттами и пиктами привело к тому, что западная граница западного христианства существенно сдвинулась, охватив весь северо-западный угол территории Британии. Новое королевство Шотландии, которое появилось благодаря союзу Лотиана со скоттами и пиктами, усвоило черты западной христианской культуры, которую Лотиан внес в общее богатство новой политической системы Шотландии. Шотландия стала членом западного общества. Таким образом, завоевание Лотиана скоттами и пиктами, первоначально имевшее все признаки передела территорий между западным и дальнезападным христианством в пользу последнего, в действительности обернулось выигрышем для западного христианства благодаря выдающемуся ответу, который Лотиан дал на брошенный ему вызов. Переход от английского к шотландскому правлению обеспечил развитие западного христианства и предопределил деградацию дальнезападного христианства в этой части Британских островов.

Таким образом, покоренная часть одного из княжеств английской Гептархии стала в результате ядром одной из двух социальных систем, которым предстояло поделить между собой Британию и слиться в конце концов в Соединенное Королевство. Это была не вполне обычная реакция. Если бы просвещенному путешественнику из Константинополя или Кордовы довелось посетить Нортумбрию в Х-XI вв. накануне сдачи Лотиана скоттам и пиктам, он имел бы все основания утверждать, что у Лотиана нет будущего и что если уж какой-нибудь нортумбрийский город может претендовать на звание столицы великой страны, то это никак не Эдинбург, а скорее Йорк. Йорк был расположен в центре обширной тщательно возделанной и плодородной равнины. Когда-то он был основным административным центром римской окраины, а затем превратился и в религиозный центр. На рубеже IX-Х вв. Йорк действительно претендовал на ранг столицы, но не западного, а скандинавского мира, серьезно угрожавшего в то время позициям западного христианства. Однако это скандинавское королевство Йорка рассеялось, как дым. К 920 г. датское королевство Йорка, подобно Северной Нортумбрии, признало вассальную зависимость от Уэссекса. Сложные перипетии норманско-датской экспансии способствовали тому, что Йоркшир все больше и больше включался в систему нового Королевства Англии. В наши дни о былых притязаниях Йоркшира напоминает только обширность его территории. Эти надежды рухнули одновременно с кризисом скандинавской недоразвитой цивилизации.

Нортумбрийским городом, который действительно мог состязаться с Эдинбургом по политической значимости, был Дарем, унаследовавший от Лотиана роль северного форпоста против скоттов, что позволило ему приобрести статус независимого государства, а его кардиналу-епископу – некоторые атрибуты суверена.

Западный мир против Скандинавии

В нашем исследовании мы не раз касались скандинавского воздействия на западное христианство. Скандинавское давление было другой внешней силой, оказавшей решающее влияние на создание королевства Шотландия, а также на создание королевств Англия и Франция.

Объединение земель Лотиана с владениями пиктов и скоттов стало первой ступенью в процессе образования Шотландии. К тому времени, когда пикты и скотты завоевали Лотиан, они уже были в союзе, но союз этот оказался непрочным. До начала движения племен, последовавшего за падением Римской империи, пиктам уже принадлежал крайний север Британии. Во время движения племен скотты переправились через море из Ирландии и осели в Аргайле как сила, враждебная пиктам. Однако враждебность двух племен не помешала политическому союзу между ними, который и был заключен в 843 г. Что же так настойчиво толкнуло их друг к другу? Дата говорит сама за себя. Союз был заключен через год после первого рейда викингов на Лондон и за два года перед первым их походом на Париж, а надо сказать, что скандинавские мореплаватели в своих экспедициях зачастую огибали Британию и Ирландию с северо-запада. Вывод напрашивается сам собой: пикты и скотты, первоначально враждовавшие за обладание северной частью Британии, вынуждены были объединиться перед лицом смертельного вызова, брошенного им со стороны викингов.

Если эта догадка верна, то можно представить процесс образования королевства Шотландия как следствие ответов на два последовательных вызова: во-первых, ответ пиктов и скоттов на скандинавский вызов и, во-вторых, ответ форпоста Лотиан на вызов со стороны пиктов и скоттов.

В истории королевства Англия также прослеживается действие ответов на эти же два вызова, причем хронологически вызовы в Англии и в Шотландии совпадают. Так, давление скандинавов на пиктов и скоттов соответствует давлению кельтов на английские княжества Гептархии, а воздействие пиктов и скоттов на Лотиан совпадает с действием скандинавов на английские княжества, которые первоначально соперничали за гегемонию в Южной Британии.

Схожи судьбы и главных административных и политических центров этих регионов. Благодаря своему географическому положению Кент, как и Йорк, был оплотом римской церкви в Британии. Однако географический фактор, который свидетельствовал в пользу того, чтобы Кентербери и Йорк стали центрами епархиальных архиепископатов, с другой стороны, препятствовал тому, чтобы сделать их столицами королевств. В политическом плане Кентербери никогда не добился большего, чем стать столицей Кента. Политическая власть в Южной Британии тяготела не к Кенту или Эссексу, которые занимали внутренние земли, а к Мерсии и Уэссексу, двум английским княжествам, стоявшим лицом к лицу с «кельтским краем» на главном острове Британского архипелага. Давление, оказываемое Уэльсом на Мерсию, было сильнее, чем давление на Уэссекс.

В то время когда Мерсия стимулировалась постоянным давлением со стороны Уэльса, Уэссекс выпестовал идею, подсказанную западными валлийцами, пограничный стимул со стороны которых был значительно слабее, – включить Кент и Эссекс в сферу своего политического влияния. Таким образом, в VIII в. создалась ситуация, когда казалось, что Мерсия скорее, чем Уэссекс, даст достойный ответ на давление со стороны кельтского края. Однако в IX в., когда вызов со стороны кельтского края померк перед вызовом, исходящим из Скандинавии, наметившиеся тенденции не получили развития. Мерсия утратила перспективы величия, оказавшись не в состоянии достойно ответить на новый вызов (в конце VIII в. Мерсия истощила свои силы, заболев милитаризмом), тогда как Уэссекс, возглавленный и вдохновленный Альфредом, ответил на вызов победой и, как следствие, стал ядром исторического королевства Англия.

Итак, скандинавский вызов, пришедший из-за моря, породил ответ, в результате которого на смену Гептархии пришло королевство Англия, а из мелких континентальных образований западного христианства сформировалось королевство Франция.

В X в. Священная Римская империя перешла из рук Каролингов в руки Оттонидов. А теперь обратим внимание на тот знаменательный факт, что, когда Оттониды сменили Каролиигов, они не стали наследниками всей каролингской территории. Из трех частей, на которые были разделены каролингские владения в 843 г., только восточная и центральная части были вновь воссоединены в 936 г., во время правления Оттона I, но за двадцать шесть лет до того, как он принял императорский титул. Ни Оттон, ни его последователи никогда не заявляли претензий на все наследие Карла, что внутренне предполагалось титулом императора. Западные земли наследовали Капетинги (в 987 г. состоялась коронация в Реймсе Гуго Капета). Перемена династии соответствовала глубинному психологическому сдвигу, а все это вместе знаменовало начало генезиса Франции. Корона западных франков стала французской коренной в Реймсе в 987 г. Из недифференцированной субстанции империи Каролингов на Западе появилось новое королевство, независимое от Священной Римской империи не только де-факто, но и де-юре. Немаловажно и то, что общественное сознание также воспринимало его как самостоятельное политическое образование. Фактически рождение Франции явилось первым актом длительного процесса, последовательно разворачивающегося в истории западного общества и получившего крайнее свое выражение в наши дни в понятии «принцип национальности».

Конец ознакомительного фрагмента.

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Вызовы и ответы. Как гибнут цивилизации (А. Д. Тойнби) предоставлен нашим книжным партнёром -

Арнольд Джозеф Тойнби представитель британской школы культурологии, социологии и философии. Он стал известным в научных кругах благодаря научным трудам, посвященным цивилизационной теории, основателем которой он и является. Его фундаментальная работа «Постижение истории» стала причиной повышенного научного интереса исследователей к проблематике глобализационных процессов, а также исторической концепции развития общества.

Биографическая справка

А. Тойнби с самого рождения был погружен в мир научных исследований – его дядя Арнольда Тойнби-старший был знаменитым ученым в отрасли экономической истории и запомнился четкой позицией по определению социальных реформ как важного аспекта развития рабочего класса. Происхождение Арнольда Тойнби позволило ему закончить колледж в Винчестере, а далее продолжить обучение в оксфордском Бейлиол-колледже. После этого он занялся преподаванием истории – больше всего его интересовал период Средних веков и история Византии.

Во время прохождения службы в Британском Форин-офисе, он занялся исследованием ближневосточных конфликтов, а в период Первой мировой войны собирал научную базу для исследования проблемы германской агрессии в Бельгии. Преподавательская деятельность Тойнби продолжалась в Лондонском университете с 1919 по 1924 год, также он читал лекции Королевском институте международных отношений, а также был почетным лектором Лондонской школе экономики.

В жизни ученного было несколько знаковых событие, которые предопределили его мировоззрение и подходы к рассмотрению научных проблем. Так, он брал участие в работе Парижских мирных конференциях 1919 и 1946 годов, что позволило ему войти в мир большой политики международного уровня. Это во многом определило исторических подход в осмыслению социальных и культурологических проблем. Отдельное влияние на становление мировоззрения имели труды Анри Бергсон, последователя этической религиозной концепции.

Научные работы Тойнби

Исследования Тойнби были посвящены проблематики ключевых направлений культурологии, социологии, политологии, истории. Самый первый научный труд был посвящен истории древней Спарты.

Самая известная работа, с которой началось его становление как популярного автора - «Постижение истории». После этого было внимание со стороны ученных к его дальнейшим трудам, среди которых, наиболее известные – «Демократия атомного века», «Изменения и привычки», «Цивилизация перед судом истории». Основательной исторической работой считается «Немецкий террор в Бельгии», написанная с учетом личного опыта и наблюдений Тойнби.

Научные теории Тойнби

Фундаментальная теория Тойнби посвящена теории цивилизаций. Ее смысл заключается в трактовке всемирной истории как системы условно обозначенных цивилизаций. Все они, по мнению ученых, проходят похожие стадии развития. В периоде их развития можно выделить несколько фаз от рождения до полной гибели. Цивилизацию он трактует как локализованное общество, обладающее базовыми характеристиками – религия и территориальный признак.

Исследователь также выделяет неродившиеся цивилизации, к которым относит Скандинавскую, Дальневосточную христианскую и Дальнезападную христианскую.

Тойнби подчеркивал, что на развитие каждой цивилизации влияет творческое меньшинство и его способность дать ответ на вызовы истории. К таким вызовам он относит внешнее давление, агрессию соседних цивилизаций, способность адаптироваться к климатическим изменениям.

Тойнби Арнолд Джозеф (1889-1975), английский обществовед, историк и социолог, автор теории цивилизационного подхода к истории.

Родился 14 апреля 1889 г. в Лондоне. Дядя будущего обществоведа - Арнолд Тойнби, историк и экономист, профессор Оксфорда, без сомнения, оказал огромное влияние на племянника. Сам Арнолд Джозеф подчёркивал влияние на формирование его взглядов матери, которая «принадлежала к первому в Англии поколению женщин, получивших университетское образование». «Я историк, ибо моя мать была историком», - замечал Тойнби.

Он окончил Оксфорд, был профессором Лондонского университета (1919-1955 гг.) и научным руководителем Королевского института международных отношений (1925-1955 гг.).

Во время двух мировых войн работал в Министерстве иностранных дел, участвовал в Парижских мирных конференциях (1919 и 1946 гг.).

Помимо множества статей, лекций и заметок Тойнби последовательно писал и издавал части философско-исторического труда «Постижение истории» (т. 1-12,1934-1961 тт.). Это фундаментальное исследование учёный начал в 1927 г. Его итоги подведены в книге «Изменения и привычки» (1966 г.).

Тойнби рассматривал всемирную историю как систему условно выделяемых цивилизаций, проходящих одинаковые фазы от рождения до гибели и составляющих ветви «единого дерева истории». Безусловной у него выглядит лишь «западная цивилизация». По мнению Тойнби, ей присущи единство культурного развития начиная с античности, она господствует ныне и сохранит лидерство в будущем.

Учёным были выдвинуты критерии оценки цивилизаций: устойчивость во времени и пространстве, в ситуациях Вызова и взаимодействия с другими народами. Смысл цивилизации он видел в том, что сопоставимые единицы (монады) истории проходят сходные этапы развития. Каждая цивилизация даёт сформулированный её «творческим меньшинством» Ответ на Вызов, бросаемый ей природой, социальными противоречиями и в особенности другими цивилизациями. Например, коммунизм Тойнби рассматривал как «контрудар», отбивающий назад то, что Запад навязал в XVIII в. России.

Экспансия коммунистических идей лишь один из неизбежных ответов на противоречие «между западной цивилизацией как агрессором и другими цивилизациями как жертвами».

Идеи обществоведа взяли на вооружение американские политологи, признавшие готовность дать Ответ на Вызов краеугольным камнем истории США.

Свидетель гибели викторианской Англии, двух мировых войн и распада колониальной системы, Тойнби утверждал, что «на вершине своего могущества Запад сталкивается с незападными странами, у которых достаточно стремления, воли и ресурсов, чтобы придать миру незападный облик».

Тойнби предсказывал, что в XXI в. определяющим историю Вызовом станут выдвинувшая собственные идеалы Россия (которую Запад не жаждет принять в свои объятия), исламский мир и Китай.

«Я всегда желал увидеть обратную сторону Луны», — так кратко и емко на закате своих дней сформулировал свое кредо всемирно известный английский историк, дипломат, обще-ственный деятель, социолог и философ Арнольд Джозеф Тойн-би, с детства живо интересовавшийся историей народов, не вписывавшихся в традиционную европоцентристскую схему, — персов, карфагенян, мусульман, китайцев, японцев и др. Это-му интересу он остался верен и в зрелые годы. Действительно, Тойнби как историк всю свою жизнь боролся против недалеко-го европоцентризма, настаивая на неповторимости облика каж-дой цивилизации, а как общественный деятель и публицист — против любых попыток Запада навязать другим народам и ци-вилизациям собственную систему ценностей и оценок в каче-стве истины в последней инстанции. Значение Тойнби трудно переоценить. Немного в истории найдется имен, сопоставимых с ним по широте охвата и эрудиции, по глубине проникновения в суть поставленных проблем. Его воистину грандиозный труд, несмотря на недоброжелательство критиков и объективно су-ществующие погрешности, уже прочно вошел в золотой фонд мировой философской и исторической мысли. Без преувеличе-ния можно сказать, что и спустя более четверти века после смерти Тойнби его идеи, ломая общепринятые стереотипы, про-должают оказывать значительное влияние на социальную фи-лософию и общественное сознание как западной, так и других цивилизаций.

Арнольд Джозеф Тойнби родился 14 апреля, в Вербное вос-кресенье, 1889 г. в Лондоне. Родословная его по-своему заме-чательна. Он был назван в честь сразу двух своих близких род-ственников: деда и старшего дяди. Дед будущего историка Джозеф Тойнби (1815-1866) был известным врачом-оторино- ларингологом и успешно излечил от глухоты саму королеву Викторию; был близко знаком с интеллектуальной элитой сво-его времени — среди его друзей и знакомых можно назвать Дж. С. Милля, Дж. Рёскина, М. Фарадея, Б. Джоуэтта, Дж. Мадзи- ни... Однако жизнь его оборвалась трагически — он пал жерт-вой медицинского эксперимента, умерев от передозировки хло-роформа.

Джозеф Тойнби оставил после себя трех сыновей, и каж-дый из них был, в своем роде, уникален. Старший сын Джозе-фа, в честь которого А. Дж. Тойнби получил свое первое имя, — Арнольд Тойнби (1852-1883), стал известным английским ис-ториком, экономистом и социальным реформатором, его ос-новной труд «Промышленная революция» (1884 г.; в русском переводе 1898 г. «Промышленный переворот в Англии в XVIII столетии») является классическим. Именно Арнольду Тойнби-старшему принадлежит сам термин «промышленная революция». Средний сын Джозефа — Паджет Тойнби (1855— 1932) — занялся филологией, став одним из ведущих специа-листов по творчеству Данте. Третий сын, Гарри Волпи Тойнби (1861-1941), нашел свое призвание в общественной деятель-ности, работая в Обществе по организации благотворительно-сти. Он-το и был отцом А. Дж. Тойнби.

Уже с раннего детства Арнольд Джозеф Тойнби проявлял незаурядные способности в словесности и отличался исключи-тельной памятью. Основное влияние (вплоть до его женитьбы в 1913 году) оказывала на него мать — Сара Эдит Тойнби, урож-денная Маршалл (1859-1939), — женщина необыкновенно умная и чрезвычайно твердая в своей англиканской вере, бри-танском патриотизме, чувстве долга и привязанности к сыну. Нельзя не упомянуть здесь и о двоюродном дедушке (младшем брате Джозефа) — Гарри Тойнби (1819-1909), в доме которо-го родился и вырос будущий историк. «Дядя Гарри» был морс-ким капитаном в отставке, одним из пионеров метеорологии, в старости занявшимся написанием теологических трактатов. Он поощрял рано развившуюся ученость двоюродного внука и куль-тивировал его способности к языкам — например, давал маль-чику несколько пенсов за выученные наизусть отрывки из Биб-лии, так что в свои зрелые годы А. Дж. Тойнби мог дословно цитировать по памяти довольно большие куски из Ветхого и Нового Заветов. Однако «дядя Гарри», являясь наследником и представителем пуританской традиции, в религиозном отноше-нии был фанатиком и весьма враждебно относился к предста-вителям других конфессий, прежде всего к католикам и к тем англиканам, которые тяготели к католицизму. Родители же Тойнби придерживались англиканства — своего рода «средин-ного пути», и были гораздо терпимее престарелого дяди к дру-гим религиям, что впоследствии отличало и самого Арнольда Джозефа.

В школе пристрастия Тойнби определились еще яснее. Ма-тематика давалась ему с трудом, зато он с легкостью осваивал языки, прежде всего классические. В 1902 г. он поступил в пре-стижный Винчестерский колледж, после окончания которого в 1907 г. продолжил свое образование в Баллиол-колледже Окс-форда, являвшемся в начале XX в. привилегированной старто-вой площадкой для многообещающей карьеры государственного деятеля. Обучение в колледже открывало дорогу к высоким пра-вительственным постам.

Из колледжей Тойнби вынес блестящее знание латинского и греческого языков, выдержав в 1909 г. первый публичный экзамен на степень бакалавра по обоим классическим языкам, а в 1911 г. — по так называемым гуманитарным наукам («litterae humaniores»). По окончании Баллиол-колледжа он остался там преподавать древнегреческую и римскую историю. За блестя-щие успехи Тойнби продлили стипендию и поощрили его наме-рение совершить путешествие.

В 1911 и 1912 гг. Тойнби много путешествовал, исследуя дос-топримечательности Греции и Италии, — сначала в компании британских филологов-классиков, а затем один — пешком, имея при себе лишь флягу с водой, плащ от дождя, запасную пару нос-ков и некоторое количество денег, необходимое для покупки пищи у жителей деревень, расположенных на пути. Он спал под открытым небом или на полу в кофейнях. Всего он прошел по-чти 3000 миль, в основном следуя по горам узкими козьими тро-пами (лишь иногда сходя с тропы — или с целью достичь какой- нибудь высокой точки, удобной для обозрения окрестностей, или в поисках более короткого пути к той или иной античной достоп-римечательности). Чтобы лучше изучить особенности новой для него науки, Тойнби год проучился в Британской школе археоло-гии в Афинах, а затем принял участие в раскопках только что открытых памятников крито-микенской культуры.

Во время путешествия по Лаконии с Тойнби произошел один случай, оказавшийся судьбоносным. Вот как много лет спустя он описывал его сам: «26 апреля 1912 года, оказавшись в Лако-нии, я планировал пройти пешком из Като-Везани, где я провел предыдущую ночь, в Гитион... Я рассчитал, что на это путеше-ствие мне вполне хватит одного дня, потому что на листке псев- доавстрийской штабной карты здесь была помечена первокласс-ная дорога, проходившая как раз по участку пересеченной местности; таким образом, последний этап этого однодневного похода обещал быть простым и быстрым. Этот лживый листок, который я в ту пору постоянно носил с собой, и сейчас лежит у меня на столе, прямо перед глазами. Вот она, эта якобы пре-красная дорога, обозначенная двумя бесстыдными, дерзкими черными линиями. Когда, перейдя через [реку] Эвротос по мос-ту, который на карте не был указан, я достиг того места, где должна была начинаться дорога, оказалось, что там вообще нет никакой дороги, а значит, мне предстояло добираться до Гити- она по пересеченной местности. Одно ущелье следовало за дру-гим; я уже на несколько часов опаздывал против моего распи-сания; фляга моя была наполовину пуста, и тогда, к моей радости, я набрел на резво бегущий ручей с прозрачной водой. Наклонившись, я припал к нему губами и пил, пил, пил. И толь-ко когда я напился, я заметил какого-то человека, стоявшего неподалеку у входа в свой дом и наблюдавшего за мной. “Это очень плохая вода”, — заметил он. Если бы этот человек обла-дал чувством ответственности и если бы он внимательнее от-носился к ближнему, он сказал бы мне об этом прежде, чем я начал пить; однако если бы он поступил так, как следовало по-ступить, то есть предупредил бы меня, то меня, весьма вероят-но, не было бы сейчас в живых. Нечаянно он спас мне жизнь, ибо оказался прав: вода была плохая. Я заболел дизентерией, и благодаря этой болезни, не отпускавшей меня в течение следу-ющих пяти-шести лет, я оказался непригодным к несению во-инской службы и не был призван на войну 1914-1918 годов». На Первой мировой войне погибли многие из друзей и сверст-ников Тойнби. Переживания, связанные с их смертью, будут преследовать его всю жизнь. Тем самым роковой случай, воз-можно, спас Тойнби — он не был призван в действующую ар-мию и, продолжая заниматься наукой, в дальнейшем смог со-здать свое главное произведение.

С 1912 по 1924 гг. Тойнби занимал должность профессора- исследователя международной истории в Лондонском универ-ситете. Во время Первой мировой войны он работал в Инфор-мационном отделе министерства иностранных дел Великобри-тании в качестве научного консультанта по историческим, по-литическим и демографическим проблемам Ближнего Восто-ка. Эта работа, несомненно, наложила сильный отпечаток на подход Тойнби к историческим фактам. Здесь ему часто прихо-дилось иметь дело со многими свидетельствами, не попадавши-ми в официальные документы. На Парижской мирной конфе-ренции 1919 г. (а впоследствии, после Второй мировой войны, и на Парижской конференции 1946 г.) Тойнби присутствовал в качестве члена британской делегации. С 1919 по 1924 гг. Тойн-би — профессор византийского и современного греческого язы-ка, истории и культуры в Лондонском университете. В 1925 г. он становится научным руководителем британского Королевс-кого института международных отношений. Эту должность он занимал до 1955 г. Одновременно он являлся редактором и со-автором ежегодно выпускаемых институтом «Обзоров между-народных отношений» («Survey of international affairs». London, 1925-1965).

После выхода на пенсию Тойнби много путешествует по странам Азии, Африки, Америки, читает лекции и преподает в университете Денвера, государственном университете Нью- Мексико, Миллс-колледже и других заведениях. Почти до са-мой смерти он сохранял ясный ум и необыкновенную память. За четырнадцать месяцев до смерти его разбил сильный пара-лич. Он почти не мог двигаться и разговаривать. 22 октября 1975 г. в возрасте 86 лет Тойнби скончался в частной лечебни-це Йорка.

Такова вкратце биография Арнольда Джозефа Тойнби. Что касается его «интеллектуальной биографии», то здесь можно выделить множество самых различных людей, в тот или иной период повлиявших на историка. Их имена мы встречаем на страницах его произведений: прежде всего это мать Тойнби, сама писавшая популярные переложения истории, Э. Гиббон, Э. Фримен, Ф. Дж. Теггарт, А. Е. Циммерн, М. И. Ростовцев, У. X. Прескотт, сэр Льюис Намьер, античные авторы — Геро-дот, Фукидид, Платон, Лукреций, Полибий. В зрелые годы наи-более сильное влияние на Тойнби оказали произведения А. Бер-гсона, Августина Блаженного, Ибн Хальдуна, Эсхила, И. В. Гёте, К. Г. Юнга... Список можно продолжать и продол-жать. Однако всегда необходимо помнить о том, что все эти мно-гочисленные влияния сплавились у Тойнби в собственную, глубоко оригинальную концепцию исторического развития бла-годаря глубокому знанию первоисточников и живой жизни.

Перу А. Дж. Тойнби принадлежит значительное число ра-бот, посвященных античной истории, истории международных отношений, истории новейшего времени. Многие его книги почти сразу же становились бестселлерами. Произведения Той-нби уже при жизни автора были переведены более чем на 25 языков. Однако основным трудом, снискавшим ему мировую известность, стало 12-томное сочинение «Исследование исто-рии» («А Study of History»), опубликованное издательством «Оксфорд Юниверсити Пресс» в 1934-1961 гг.

Будучи еще совсем молодым человеком, Тойнби составил программу того, что бы он хотел осуществить в своих произве-дениях, и он выполнил эту программу до конца, о чем свиде-тельствуют многочисленные записные книжки, заполненные идеями и ссылками, которые спустя годы были использованы для осуществления первоначального плана. «Он вырос в атмос-фере непоколебимых авторитетов, изучая Библию, историю, классические языки. Но поздние произведения Бергсона потряс-ли его спокойный мир с силой откровения. Бергсон ему принес впервые острое переживание ненадежности, переменчивости, но зато и веру в творческую силу руководящих личностей и социальных слоев, поднимающих вегетативную жизнь к выс-шему порядку».

Это произошло накануне Первой мировой войны, и пример-но тогда же у Тойнби неожиданно родилась мысль, вызванная началом войны, о том, что западный мир вошел в ту же самую полосу жизни, какую прошел греческий мир в ходе Пелопон-несской войны. Это мгновенное осознание подало Тойнби идею провести сравнение между цивилизациями.

Первая мировая война, как позднее писал сам историк, по-кончила с либерально-прогрессистскими иллюзиями и в зна-чительной степени стимулировала его интерес к истории чело-вечества, взятой в целом. Если в самый канун войны он не хотел еще признавать действительным для Европы тот тезис, что куль-туры смертны, как люди, то к концу войны картина изменилась.

«Мы, цивилизации, — мы знаем теперь, что мы смертны. Мы слыхали рассказы о лицах, бесследно исчезнувших, об импери-ях, пошедших ко дну со всем своим человечеством и техникой, опустившихся в непроницаемую глубь столетий, со своими бо-жествами и законами, со своими академиками и науками, чис-тыми и прикладными, со своими грамматиками, своими слова-рями, своими классиками, своими романтиками и символиста-ми, своими критиками и критиками критиков. Мы хорошо зна-ем, что вся видимая земля образована из пепла и что у пепла есть значимость. Мы различали сквозь толщу истории призра-ки огромных судов, осевших под грузом богатств и ума. Мы не умели исчислить их. Но эти крушения, в сущности, нас не заде-вали. Элам, Ниневия, Вавилон были прекрасно-смутными име-нами, и полный распад их миров был для нас столь же мало зна-чим, как и самое их существование. Но Франция, Англия, Россия... Это тоже можно бы счесть прекрасными именами. Лу-зитания — тоже прекрасное имя. И вот мы ныне видим, что бездна истории достаточно вместительна для всех. Мы чувству-ем, что цивилизация наделена такой же хрупкостью, как жизнь. Обстоятельства, которые могут заставить творения Китса и Бодлера разделить участь творений Менандра, менее всего не-постижимы: смотри любую газету».

Это слова из статьи крупнейшего поэта Франции Поля Ва-лери «Кризис духа», написанной в 1919 г. и впервые опублико-ванной в лондонском журнале «Атенеум». Однако сходные мыс-ли мы находим у многих и многих мыслителей, прошедших через опыт Первой мировой войны. «Потерянное поколение», «кри-зис духа», «закат Европы» — вот наиболее известные характе-ристики послевоенного времени. «Мировая война 1914-1918 годов, — отмечает американский историк Мак-Интайр, — на-чала ряд длившихся в течение двух поколений кризисов колос-сального масштаба, которые вывели интеллектуалов и полити-ков, общественных и культурных деятелей из состояния благонравного самодовольства цивилизацией... [Она] показала, что варварства войны могут, благодаря утонченной технологии, быть увеличены до такой степени, что поглотят все человече-ство и все культуры». Тойнби назвал этот период «смутным вре-менем», пошатнувшим идею прогресса и доверие к человечес-кому разуму, которые лежали в основе как прежних, либераль-ных, так и новых, марксистских взглядов на историю. «Смут-ное время» продолжалось в течение 20-30-х гг. XX в. и подгото-вило ситуацию для альтернативного взгляда на историю.

В XIX — начале XX в. в западноевропейском сознании пре-обладала «аксиологическая» трактовка культур. Она делила раз-личные способы человеческого существования на «культурные» и «некультурные», «высшие» и «низшие». Ярким примером по-добной трактовки может служить европоцентристская система взглядов. В русской философской традиции данная точка зрения не раз критиковалась уже в XIX столетии — здесь можно вспом-нить славянофилов и предшественников цивилизационной мо-дели истории Н. Я. Данилевского и К. Н. Леонтьева. Однако в XX в. ограниченность и несостоятельность «аксиологической» трактовки стала очевидной и для многих исследователей на За-паде. Многие западные исследователи культуры в процессе кри-тики традиционного европоцентризма пошли по пути «неаксио-логической» трактовки культур. Вполне логично они приходили к идее уравнивания всех исторических способов существования, рассматривая их как равноценные и эквивалентные. По мнению этих исследователей, ошибочно делить культуры на «высшие» и «низшие», поскольку они представляют исторически выработан-ные эквивалентные в своей альтернативности образы жизни. В отечественной критической литературе за этими концепциями закрепилось название концепций «локальных», или «эквивален-тных», культур. К сторонникам подобной точки зрения можно причислить (кроме упомянутых выше Н. Я. Данилевского и К. Н. Леонтьева) таких мыслителей и ученых, как О. Шпенглер, Э. Майер, П. А. Сорокин, К. Г. Доусон, Р. Бенедикт, Ф. Нортроп, Т. С. Элиот, М. Херсковиц и, наконец, сам А. Дж. Тойнби. Кри-тика европоцентризма у них нередко сочеталась с циклической моделью исторического процесса.

Идея исторических циклов известна давно. Еще в древнем мире многие философы и историки высказывали мысль о цик-личности истории (например, Аристотель, Полибий, Сыма

Цянь). Подобные взгляды были продиктованы стремлением усмотреть определенный порядок, естественный ритм, законо-мерность, смысл в хаосе исторических событий по аналогии с природными циклами. В дальнейшем аналогичные взгляды выс-казывали такие мыслители, как Ибн Хальдун, Никколо Макиа-велли, Джамбаттиста Вико, Шарль Фурье, Н. Я. Данилевский. Однако господствующей в западноевропейской философии ис-тории на протяжении XVIII—XIX вв. продолжала оставаться линейно-прогрессистская схема, основанная на европоцентри-стском подходе и культе прогресса. Прогресс стал верой сред-него европейца, верой, сначала заменившей традиционную хри-стианскую религию в Европе, а затем распространившейся по всему миру. Процесс секуляризации, начавшийся еще в эпоху Возрождения и достигший своего апогея в XVIII в., неизбежно привел к утрате связи самой культуры с направлявшим ее в течение многих столетий духом христианства. Европейская культура, утратив эту связь, начала искать новое вдохновение для себя в идеале прогресса (или Прогресса, как часто писали это слово начиная с XVIII в.). Вера в прогресс, в безграничные возможности человеческого разума становится самой настоя-щей религией, в большей или меньшей степени маскировавшей-ся за фасадом философии или науки. С преклонением перед «Прогрессом» связан культ «Цивилизации» (одной, уникаль-ной и абсолютной, европейской цивилизации) и ее достижений. Как писал C. JI. Франк, характеризуя исторические схемы, ос-нованные на вере в прогресс, «если присмотреться к истолко-ваниям истории такого рода, то не будет карикатурой сказать, что в своем пределе их понимание истории сводится едва ли не всегда на такое ее деление: 1) от Адама до моего дедушки — период варварства и первых зачатков культуры; 2) от моего де-душки до меня — период подготовки великих достижений, ко-торые должно осуществить мое время; 3) я и задачи моего вре-мени, в которых завершается и окончательно осуществляется цель всемирной истории».

XX век по-своему расставил акценты как в отношении «Ци-вилизации», так и в отношении «Прогресса». Как писал Пити- рим Сорокин, «практически все значительные философии ис-тории нашего критического века отвергают прогрессивно-линеарные интерпретации исторического процесса и принима-ют или циклическую, творчески ритмическую, или эсхатологи-ческую, мессианскую форму. Помимо восстания против лине-арных интерпретаций истории, эти социальные философии демонстрируют множество других перемен в господствующих теориях общества... Возникающие философии истории нашего критического века резко разрывают с господствующими про- грессистскими, позитивистскими и эмпирицистскими филосо-фиями умирающей сенситивной эры». Философия истории А. Дж. Тойнби является ярчайшей иллюстрацией сорокинских слов.

Когда Тойнби было тридцать три года, он набросал на поло-винке листа концертной программы план своего будущего про-изведения. «Он ясно сознавал, что его выполнение потребует, по меньшей мере, двух миллионов слов — вдвое больше, чем понадобилось Эдуарду Гиббону для его большого, в течение лет написанного труда об упадке и гибели Римской импе-рии» Идея о том, что можно найти множество параллелей меж-ду различными историческими событиями и что существует «род человеческих обществ, называемых нами “цивилизация-ми”», уже постепенно начинала складываться в его сознании, когда он случайно натолкнулся на «Закат Европы» О. Шпенг-лера. В этой книге, прочитанной Тойнби по-немецки, еще до по-явления английского перевода, он нашел подтверждение мно-гим из своих собственных мыслей, существовавших в его сознании лишь в виде намеков и смутных догадок. Однако шпен- глеровская концепция показалась Тойнби несовершенной в не-скольких важных аспектах. Количество исследуемых цивили-заций (восемь) было слишком мало, чтобы служить основани-ем для верного обобщения. Весьма неудовлетворительно объяс-нялось, в чем причина возникновения и гибели культур. Нако-нец, методу Шпенглера сильно вредили некоторые априорные догмы, искажавшие его мысль и заставлявшие его временами бесцеремонно пренебрегать историческими фактами. Требовал-ся в большей степени эмпирический подход, а также осозна-ние того, что проблема, связанная с объяснением происхожде-ния и гибели цивилизаций, существует, и что решение данной проблемы должно осуществляться в рамках верифицируемой гипотезы, которая бы выдержала испытание фактами.

Тойнби постоянно характеризовал свой метод как по суще-ству «индуктивный». Безусловно, здесь сказывались многове-ковые традиции британского эмпиризма. «История Англии» Д. Юма, «История упадка и разрушения Римской империи» Э. Гиббона, «Золотая ветвь» Дж. Дж. Фрэзера — все эти мно-готомные, изобилующие огромным фактическим материалом произведения являются непосредственными предшественника-ми «Исследования истории». Основной целью Тойнби было по-пытаться применить естественно-научный подход к человечес-ким отношениям и проверить, «насколько далеко это нас заведет». Осуществляя свою программу, он настаивал на необ-ходимости рассматривать в качестве основных единиц иссле-дования «общества в целом», а не «сколь угодно изолирован-ные их части наподобие национальных государств современного Запада» . В отличие от Шпенглера, Тойнби выделял в истории представителя рода «цивилизаций» (впоследствии он сокра-тил их число до 13), не считая второстепенных, побочных и не-доразвитых. К ним он относил египетскую, андскую, древнеки-тайскую, минойскую, шумерскую, майянскую, юкатанскую, мексиканскую, хеттскую, сирийскую, вавилонскую, иранскую, арабскую, дальневосточную (основной ствол и ее ответвление в Японии), индскую, индусскую, эллинскую, православно-хри-стианскую (основной ствол и ответвление в России) и запад-ную. Хотя и это число Тойнби считал крайне малым для реше-ния поставленной задачи — «объяснения и формулировки за-конов». Тем не менее он приводил доводы в пользу того, что очевидна весьма значительная степень подобия между достижениями исследуемых и сравниваемых им обществ. В их истории ясно различимы определенные стадии, следующие од-ной модели. Эта модель, по мнению Тойнби, выражена слиш-ком явно, чтобы ее можно было игнорировать, — стадия роста, надлома, окончательного распада и смерти.

Одной из принципиальнейших установок Тойнби был куль-турологический плюрализм, убеждение в многообразии форм социальной организации человечества. Каждая из этих форм социальной организации имеет, по его мысли, собственную си-стему ценностей, отличную от других. Об этом же говорили Данилевский и Шпенглер, однако их биологизм в трактовке жизни обществ в целом остался Тойнби чужд. Английский ис-торик отвергал фатальную предопределенность будущего, на-вязываемую всякому организму законом жизненного цикла, хотя на страницах его произведений биологические аналогии встречаются не раз.

Основные фазы исторического существования цивилизации Тойнби описывает в терминах «философии жизни» Анри Берг-сона: «возникновение» и «рост» связаны с энергией «жизнен-ного порыва» (elan vital), а «надлом» и «распад» — с «истоще-нием жизненных сил». Однако не все цивилизации проходят этот путь от начала до конца — некоторые из них погибают, не успев расцвести («недоразвившиеся цивилизации»), другие останавливаются в развитии и застывают («задержанные ци-вилизации»).

После признания уникальности пути каждой цивилизации Тойнби переходит к анализу собственно исторических факто-ров. Это прежде всего «закон вызова-и-ответа». Человек дос-тиг уровня цивилизации не благодаря высшему биологическо-му дару или географическому окружению, но в результате «ответа» на «вызов» в исторической ситуации особой сложнос-ти, которая побудила его предпринять беспрецедентную до того попытку. Тойнби разделяет вызовы на две группы — вы-зовы природной среды и вызовы человеческие. Группа, относя-щаяся к природной среде, подразделяется на два разряда. К пер-вому разряду принадлежат стимулирующие воздействия при-родной среды, представляющие различные уровни сложности («стимул суровых стран»), ко второму — стимулирующие воз-действия новой земли, независимо от свойственного местнос-ти характера («стимул новой земли»). Вызовы человеческой среды Тойнби разделяет на географически внешние по отноше-нию к обществам, на которые воздействуют, и на географичес-ки с ними совпадающие. Первая категория включает в себя воз-действие обществ или государств на своих соседей, когда обе стороны стартуют, первоначально занимая разные области, вторая — воздействие одного социального «класса» на другой, когда оба «класса» совместно занимают одну область (термин «класс» используется здесь в самом широком смысле). При этом Тойнби проводит различие между внешним импульсом, когда он принимает форму неожиданного удара, и сферой его дей-ствия в форме постоянного давления. Тем самым в области вы-зовов человеческой среды Тойнби выделяет три категории: «сти-мул внешних ударов», «стимул внешних давлений» и «стимул внутренних ущемлений».

В случае, если «ответ» не найден, в социальном организме возникают аномалии, которые, накапливаясь, приводят к «над-лому», а затем и к дальнейшему «распаду». Выработка адекват-ной реакции на изменение ситуации есть социальная функция так называемого творческого меньшинства, которое выдвигает новые идеи и самоотверженно проводит их в жизнь, увлекая за собой остальных. «Все акты социального творчества являются созданием или индивидуальных творцов, или, по большей мере, творческих меньшинств».

В пределах данной модели можно обнаружить определен-ные периодические «ритмы». Когда общество находится на ста-дии роста, оно дает эффективные и плодотворные ответы на брошенные ему вызовы. Когда же оно находится на стадии упад-ка, то оказывается неспособным использовать возможности и противостоять или даже преодолевать те трудности, с которы-ми сталкивается. Однако ни рост, ни распад, по мнению Тойн-би, не могут быть постоянными или же непрерывными неиз-бежным образом. Например, в процессе распада за фазой раз-грома зачастую следует временное восстановление сил, за ко-торым, в свою очередь, следует новый, еще более сильный рецидив. В качестве примера Тойнби приводит установление универсального государства в Риме при Августе. Этот период явился временем восстановления сил эллинской цивилизации между предшествующим периодом «смутного времени» с его восстаниями и междоусобными войнами и первыми стадиями окончательного крушения Римской империи в III в. Тойнби ут-верждает, что ясно различимые ритмы разрушения-восстанов-ления проявили себя в ходе распада многих цивилизаций — китайской, шумерской, индусской. Одновременно мы сталки-ваемся здесь с явлением растущей стандартизации и утратой творческой способности — две черты, особенно очевидные на примере упадка греко-римского общества.

Критиками не раз отмечалось стремление Тойнби интерпре-тировать историю других цивилизаций в понятиях, характер-ных для эллинской культуры. Многие критиковали его за это, считая, что подобная тенденция привела ученого к созданию искусственных схем, в которые он пытался втиснуть все мно-гообразие человеческой истории. Например, П. Сорокин писал по поводу теории Тойнби и аналогичных ей: «Ни реальные куль-турные или социальные системы, ни нации и страны как поля культурных систем не обладают простым и единообразным жизненным циклом детства, зрелости, старости и смерти. Кри-вая жизни особо больших культурных систем гораздо более сложна, разнообразна и менее однородна, чем жизненный цикл организма. Кривая флуктуации с непериодическим, постоянно меняющимся ритмом взлетов и падений, по сути, повторяющая вечные темы с постоянными вариациями, по-видимому, иллюстрирует течение жизни больших культурных систем и су-персистем более корректно, чем кривая цикла организма. Дру-гими словами, Данилевский, Шпенглер и Тойнби видели толь-ко “три или четыре ритмических удара” в процессе жизни ци-вилизаций: ритм детства—зрелости—старости или весны— лета—осени—зимы. Между тем как в жизненном процессе культурных и социальных систем сосуществует множество раз-нообразных ритмов: двухударных, трехударных, четырехудар-ных и еще более сложные ритмы, сначала одного вида, затем — другого...».

Поздние работы Тойнби показывают, что он был очень чув-ствителен к критике подобного рода. Однако он утверждал, что для предпринимаемого им исследования, по крайней мере, важ-но начать с некоего рода модели. Его основные сомнения были по поводу того, идеально ли подходит выбранная им модель для поставленной задачи и нельзя ли будущему ученому, занимаю-щемуся сравнительным исследованием цивилизаций, посове-товать лучшую, чтобы он мог использовать для проведения сво-их исследований все многообразие примеров, а не один какой-то пример.

Защищая свою позицию, Тойнби зачастую нападал на тех, кого называл «антиномическими историками», — сторонников догмата о том, что в истории нельзя найти какого-либо рода модель. Он полагал, что отрицать существование моделей в истории — значит отрицать возможность ее написания, по-скольку модель предполагается всей системой концепций и ка-тегорий, которыми историк должен пользоваться, если он хо-чет осмысленно говорить о прошлом.

Что же это за модели? В некоторых своих произведениях Тойнби высказывает предположение, что необходимо выбрать между двумя, по сути, противоположными точками зрения. Либо история как целое соответствует некоему единому поряд-ку и плану (или служит его проявлением), либо же она — «ха-отичный, беспорядочный, случайный поток», не поддающийся никакой разумной интерпретации. В качестве примера первой точки зрения он приводит «индо-эллинскую» концепцию исто-рии как «циклического движения, управляемого безличным законом»; в качестве примера второй — «иудео-зороастрийс- кую» концепцию истории как движения, управляемого сверхъе-стественным интеллектом и волей. Попытка скомбинировать две эти идеи, по-видимому, лежит в основе собственной карти-ны человеческого прошлого, как она предстает в последних то-мах «Исследования истории». В них явно высказывается утвер-ждение о том, что возникновение и упадок цивилизаций могут поддаваться телеологической интерпретации.

По мере написания «Исследования истории» Тойнби суще-ственно изменил свои взгляды. Если в первых томах он выс-тупает как сторонник полной самодостаточности и эквивален-тности цивилизаций, то в последних томах он существенно изменяет свою первоначальную точку зрения. Как отмечал английский историк Кристофер Доусон относительно после-дних четырех томов «Исследования», «Тойнби вводит новый принцип, который указывает на фундаментальное изменение его ранних взглядов и влечет за собой трансформацию его “Исследования истории” от релятивистской феноменологии эквивалентных культур по образцу Шпенглера к единой фи-лософии истории, сравнимой с той, которая была у филосо- фов-идеалистов XIX столетия. Это изменение... подразумева-ет отказ от первоначальной теории Тойнби о философской эквивалентности цивилизаций и введение качественного прин-ципа, воплощенного в высших религиях, рассматриваемых в качестве представителей высших видов общества, которые находятся в том же отношении к цивилизациям, в каком пос-ледние — к примитивным обществам».

Стремясь ввести в свою концепцию элементы поступатель-ного развития, Тойнби усматривал прогресс человечества в духовном совершенствовании, в религиозной эволюции от при-митивных анимистических верований через универсальные религии к единой синкретической религии будущего. С его точ-ки зрения, образование мировых религий — это высший про-дукт исторического развития, воплощающий культурную пре-емственность и духовное единство вопреки самодовлеющей замкнутости отдельных цивилизаций.

По мнению Тойнби, «стиль цивилизации — выражение ее религии... Религия была источником жизненной силы, которая рождала цивилизации и поддерживала их, — более чем три ты-сячи лет в случае фараоновского Египта, а в Китае от подъема государства Шан до падения династии Цин в 1912 году». Две древнейшие цивилизации — египетская и шумерская — были основаны на потенциально богатых землях долины Нила и Юго-Восточного Ирака. Однако эти земли надо было сделать про-дуктивными путем широкомасштабного дренажа и ирригаци-онных работ. Превращение сложной природной среды в благоприятную для жизни должно было осуществляться орга-низованными массами людей, работающих во имя далеко иду-щих целей. Это предполагает появление руководства и распро-страненного желания следовать указаниям лидеров. Социаль-ная жизненная энергия и гармония, сделавшие возможным по-добное взаимодействие, должны были исходить из религиозной веры, которая разделялась и лидерами, и ведомыми ими. «Эта вера должна была быть духовной силой, сделавшей возможным совершение основных общественных работ в сфере экономи-ки, благодаря которым был получен экономический прибавоч-ный продукт».

Под религией Тойнби понимал такое отношение к жизни, которое создает возможность людям справиться с трудностя-ми человеческого бытия, давая духовно удовлетворительные ответы на фундаментальные вопросы о тайне Вселенной и роли в ней человека и предлагая практические предписания относи-тельно жизни во Вселенной. «Каждый раз, когда народ теряет веру в свою религию, его цивилизация подвергается местной социальной дезинтеграции и иностранной военной атаке. Ци-вилизация, которая пала в результате утери веры, затем заме-няется новой цивилизацией, вдохновленной иной религией». История предоставляет нам множество примеров подобных замен: падение конфуцианской китайской цивилизации после Опиумной войны и подъем новой китайской цивилизации, в которой конфуцианство было заменено коммунизмом; падение фараоновской египетской цивилизации и греко-римской циви-лизации и их замена новыми цивилизациями, вдохновленными христианством и исламом; перерождение западно-христианс-кой цивилизации в современную цивилизацию, 09нованную на постхристианской «религии науки и прогресса». Примеры мож-но продолжать. Тойнби убежден в том, что успех или неудача культуры глубоко связаны с религией народа. Судьба цивили-зации зависит от качества религии, на которой она базируется. Именно этим объясняется современный кризис духа на Западе и все те глобальные проблемы, которые он за собой повлек.

Когда западный человек благодаря систематическому при-менению технологии получил владычество над природой, его вера в призвание эксплуатировать природу «дала ему зеленый свет для насыщения своей жадности до предела теперь широ-кой и постоянно возрастающей технологической способности. Его жадность не нашла преграды в пантеистической вере, что нечеловеческая природа священна и что она, подобно самому человеку, обладает достоинством, которое надлежит уважать».

Жители Запада, заменив в XVII столетии постхристианской «верой в науку» религию своих предков — христианство, от-бросили теизм, сохранив, однако, унаследованную от моноте-изма веру в свое право эксплуатировать нечеловеческую при-роду. Если при прежней христианской установке они верили в миссию работников Бога, получивших Божественную санкцию на эксплуатацию природы при условии почитания Бога и при-знания Его. «прав владельца», то в XVII столетии «англичане отрубили голову Богу, как и Карлу I: они экспроприировали Вселенную и заявили себя более не работниками, а свободны-ми владельцами — абсолютными собственниками». «Религия науки», подобно национализму, распространилась с Запада по всему земному шару. Несмотря на национальные и идеологи-ческие различия, большинство современных людей являются ее адептами. Именно эти постхристианские религии западно-го мира периода Нового времени привели человечество «к его настоящему несчастью».

Какой же выход видит Тойнби из сложившейся ситуации? Необходимо, считает он, в срочном порядке восстановить ста-бильность в отношениях между человеком и нечеловеческой природой, опрокинутые промышленной революцией. В основе технологической и экономической революций на Западе лежа-ла революция религиозная, состоявшая, по сути, в замене пан-теизма монотеизмом. Теперь современный человек должен вновь обрести первоначальное уважение к достоинству нече-ловеческой природы. Этому может способствовать «правиль-ная религия». «Правильной» Тойнби называет ту религию, ко-торая учит уважать достоинство и святость всей природы, в отличие от «неправильной», которая покровительствует чело-веческой алчности за счет нечеловеческой природы.

Решение глобальных проблем современного человечества Той-нби видел в пантеизме, в частности, он находил свой идеал «пра-вильной религии» в такой разновидности пантеизма, как синто-изм. Однако синтоизм, как справедливо отмечал собеседник Тойнби буддийский религиозный лидер Дайсаку Икеда, имеет два лица: эксплицитно на поверхности присутствует тенденция к при-мирению с природой, имплицитной же тенденцией является изо-ляция и исключительность. Возможно, эти тенденции присущи и другим пантеистическим религиозным традициям.

Ища панацею от болезней современного человечества в Япо-нии, Тойнби парадоксальным образом оказывается близоруким по отношению к христианству. Он видит в христианском моно-теизме причину фатальных изменений, приведших к современ-ной «религии науки» и к насилию человека над природой. Од-нако он приписывает христианству в целом те крайние выводы, которые были сделаны его западной ветвью в результате откло-нения от первоначального учения. Христианству изначально был чужд как механический антропоцентризм, то есть радикаль-ное отчуждение человека от природы (которое на Западе при-вело к потребительскому отношению к ней), так и предлагав-шийся в XX в. в качестве альтернативы космоцентризм, уравнивающий человека с любым явлением природного космо-са. В отношении природы для ортодоксального христианства характерны два основных мотива. Во-первых, природа воспри-нимается как дар Божий, что исключает бездушное насилие над ней и хищническую эксплуатацию ее богатств. А во-вторых, присутствует сознание уничиженного состояния тварного мира после грехопадения, что позволяет человеку бороться с миро-вым хаосом как с неистинным проявлением природного бытия и стремиться к его преображению. Еще апостол Павел писал: «Тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих, пото-му что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле по-корившего ее, в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих» {Рим. 8, 19-21). Таким образом, сотериологический аспект христианства и возможность «срединного пути» полностью ускользают от вни-мания историка.

Вообще тема «Тойнби и христианство» требует дополнитель-ного освещения. На первый взгляд может показаться, что теле-ологическая интерпретация истории в позднем творчестве Той-нби сближает его с христианской историософией. Однако есть ряд существенных пунктов, в которых он расходится с христи-анским пониманием истории.

Главная особенность христианства как исторической рели-гии заключается, по мнению Тойнби, в отношении к страданию. Центральный догмат христианства — догмат о том, что Боже-ственная милость и Божественное сострадание подвигли Бога ради спасения Его созданий добровольно «лишиться» Своей силы и подвергнуться тому же страданию, которое претерпева-ют Его создания, — делает христианство исторической религи-ей par excellence. «Отличительный смысл, который христиан-ство придало иудейскому пониманию природы Бога и характеру Его отношения к людям, заключается в провозглашении, что Бог есть любовь, а не только могущество, и что эта же Божествен-ная любовь проявляется в особой встрече человека с Богом в форме воплощения и распятия (страстей) Христовых...».

Но Боговоплощение служит для нас не только свидетель-ством тому, что этот мир имеет внутреннюю и абсолютную цен-ность как арена страдания, в котором Бог показал Свою любовь к Своим созданиям. Оно одновременно стало событием, при-давшим истории смысл, указавшим цель и направление. Это полностью изменило наше понимание жизни, освободив от вла-сти циклических ритмов, осуществлявшихся во Вселенной, от ритмов, с которыми мы сталкиваемся в нашей жизни.

Антропоцентрический взгляд на Вселенную, зародившийся в эпоху Возрождения и все более набиравший силу по мере раз-вития науки и техники в Новое время, этой же самой наукой и был опровергнут. Современный человек, подобно Паскалю, при-ходит в ужас от одной только мысли о бесконечных черных и ледяных просторах Вселенной, открывающихся ему в телескоп и стирающих до незначимой величины его жизнь. Однако «Бо-говоплощение освобождает нас от этих чуждых и демоничес-ких сил, убеждая, что благодаря страданию и смерти Бога на этой бесконечно малой песчинке (мироздания) вся физическая Вселенная теоцентрична, ибо если Бог есть любовь, то человек может чувствовать себя везде, где действует власть Бога, как у себя дома».

Но, пожалуй, наиболее важным в христианстве является для Тойнби тот факт, что страдания Христа придали смысл и чело-веческим страданиям, примиряя нас с трагичностью нашей зем-ной жизни, поскольку они «внушают нам, что эта трагич-ность — не бессмысленное и бесцельное зло, как то утвержда-лось Буддой и Эпикуром, и не неотвратимое наказание за глу-боко укоренившийся грех, как то объясняется нехристиански-ми школами иудейской теологии. Свет страстей Христовых открыл нам, что страдание необходимо постольку, поскольку оно есть необходимое средство спасения и созидания в услови-ях временной и краткой жизни на Земле. Само по себе страда-ние ни зло, ни добро, ни бессмысленно, ни осмысленно. Оно есть путь, ведущий к смерти, а его цель — дать человеку воз-можность участвовать в работе Христовой, реализуя тем самым возможность стать сынами Божьими, братьями во Христе».

Критики нередко приписывали Тойнби полное принятие (особенно в произведениях последних лет) христианской исто-риософии, считая его чуть ли не возродителем идей Августина Блаженного. Это заблуждение основывалось на частом цити-ровании историком Священного Писания и постоянном обра-щении к событиям библейской истории. Однако в концепции Тойнби есть ряд существенных расхождений с христианской (и в частности с августиновской) историософией. Суть этих расхождений была в свое время достаточно подробно изложе-на профессором Зингером в его исследовании, посвященном выдающемуся британскому историку.

Прежде всего, в своих поздних произведениях Тойнби, по сути, отрицает уникальность христианства, хотя и признает его одной из высших религий. Он настаивает на том, что поскольку христи-анство — одна из высших религий, то ей есть чему поучиться у других религий, принадлежащих к той же группе. Если некогда Тойнби считал, что христианство заключает в себе уникальное откровение о единой, неразделенной истине, то со временем он начал думать, что все исторические религии и философские сис-темы — лишь частичные откровения об истине, и что у буддизма, индуизма, ислама и есть что сказать христианству. Эта позиция очевидным образом противоречит как библейскому от-кровению, так и его августиновской интерпретации.

В сущности, по мере написания «Исследования истории» Тойнби постепенно менял свою позицию, и первые шесть то-мов гораздо выше оценивают христианство, чем последние, которые написаны, скорее, с позиций буддизма и индуизма. Во многих своих поздних работах он прямо склоняется к буддиз-му махаянского толка.

Хотя Тойнби действительно часто ссылается на Ветхий и Новый Заветы и оценивает их высоко, он далек от того, чтобы относиться к ним как к богодухновенному и непогрешимому Слову Божьему. Священное Писание для него в такой же сте-пени откровение Бога, как «священные писания» других выс-ших религий. Тойнби не рассматривает Библию как единствен-ное надежное откровение, данное о Себе Богом человеку. Библия для него — лишь один из способов поиска человеком Бога. Отсюда и часто встречающееся на страницах «Исследо-вания истории» отношение к Библии как к собранию «сирийс-ких» мифов и фольклора наряду со значительными и полезны-ми историческими данными.

Неизбежным образом подобное отношение к христианству и Священному Писанию в сильной степени повлияло на рели-гиозную мысль Тойнби. По сути, он отрицает библейское уче-ние о всемогуществе Бога, креационизм и ортодоксальный взгляд на первородный грех. На место этих основополагающих ортодоксальных положений он ставит эволюционную концеп-цию реальности в целом и человека в частности.

Таким образом, отрицая всеобщую греховность человече-ства, Тойнби не удается понять библейское учение об искуп-лении. Христос для него — лишь благородная личность, из-рекающая возвышенные поучения. Идея же об искуплении грехов человечества Крестной Смертью на Голгофе остается совершенно непонятой. Весь смысл христианства в его соте- риологических аспектах полностью ускользнул от внимания историка. Тойнби проповедует обычное либеральное восхи-щение Христом как Великим Учителем или одним из Великих Учителей, но совершенно отрицает, что Он — Сын Божий, пошедший на Крест ради спасения людей.

Крест для Тойнби — величественный символ страданий Христа, а Сам Христос становится примером «ухода-и-возврата» в его исторической схеме. Однако здесь нет места идее те-лесного воскресения в библейском смысле слова, и возвраще-ние Христа из могилы предстает лишь как приход Его духа ученикам вместе с передавшимся им воодушевлением, сделав-шим их способными распространять учение своего Учителя.

Подобным же образом Тойнби часто упоминает Церковь и использует это слово в качестве одного из основных элементов своей исторической схемы. Но опять-таки его концепция Церк-ви весьма далека от библейского взгляда на данный вопрос. Христианская Церковь для Тойнби — не созданный Богом, ос-вященный и непрерывный во времени организм, включающий в себя избранных всех эпох, но, скорее, человеческий инсти-тут, возникший из лона эллинской цивилизации и послужив-ший возникновению цивилизации западной. Очевидным обра-зом, тойнбианский взгляд на Церковь далек и от того, чему учил Августин Блаженный в своей книге «О Граде Божием». Для Тойнби Церковь (или, как он чаще пишет, церковь, со строч-ной буквы), скорее, институт, необходимый для возникновения и сохранения цивилизаций, а не Царство Божие на земле в биб-лейском смысле.

Наконец, Тойнби не разделяет библейскую эсхатологию. Ци-вилизации приходят и уходят, рождаются и умирают в соответ-ствии с его теорией «вызова-и-ответа», и поскольку падение цивилизации может привести (а возможно, и приведет) к ката-строфическим последствиям, то история не имеет цели. Исто-рия не имеет конечной цели, и, следовательно, исторический процесс не может закончиться вторым пришествием Иисуса Христа в силе и славе.

Для Тойнби, как и для Гегеля, Маркса, Шпенглера и сторон-ников концепции «истории как процесса» в целом, конечный смысл истории может быть найден только в рамках самого ис-торического процесса. Хотя Тойнби усиленно пытался избежать тех ловушек, которые встречались на пути Гегеля, Маркса и Шпенглера, его попытки закончились в конечном итоге неуда-чей, поскольку он отказывался видеть, что лишь один всемогу-щий Бог способен придать смысл Своему созданию и всей исто-рии, Творцом которой является. Всякая попытка найти смысл в истории до того, как она завершилась, заканчивается неудачей.

В заключение хотелось бы сказать несколько слов о том, каким Тойнби видел будущее всего человечества. В своих по-здних работах историк все чаще обращался к современным социальным проблемам, пытаясь найти выход из глубоких внутренних противоречий западной цивилизации и конфлик-та между Западом и странами «третьего мира». По мысли Той-нби, необходимы духовное обновление, отказ от абсолютиза-ции материальных ценностей и меркантилистской философии, возрождение гармонии между человеком и природой. На эко-номическом уровне основным требованием должно быть ра-венство и ограничение человеческой алчности. Ради сохране-ния человеческого достоинства Тойнби считает неизбежным принятие социалистического способа управления экономичес-кими делами человечества. Однако, имея в виду опыт постро-ения социализма в России, Китае и некоторых других странах мира и те крайности, которые были связаны с подавлением духовной свободы личности в этих странах, Тойнби говорит о том, что в будущем этого необходимо во что бы то ни стало избегать. В его картине будущего содержится ответ как сто-ронникам насильственного построения «земного рая», так и современным глобалистам, пытающимся навязать всему миру единую систему ценностей. «Моя надежда на двадцать пер-вый век в том, что он увидит установление глобального гума-нистического общества, которое будет социалистическим на экономическом уровне и свободомыслящим на духовном уров-не. Экономическая свобода для одного человека или общества часто влечет за собой порабощение для других, но у духовной свободы нет таких отрицательных черт. Каждый может быть духовно свободен, не покушаясь на свободу другого. Само со-бой, широко распространившаяся духовная свобода означает взаимное обогащение, а не обеднение».

Будущее покажет, насколько справедливы прогнозы профес-сора Тойнби.и насколько хорошим он был пророком. Нам же остается, руководствуясь начертанной им лоцией, стараться вывести к берегу тонущий корабль современной цивилизации, на котором, как на Ноевом ковчеге, и западная, и русская, и исламская, и китайская цивилизации неразрывно связаны од-ной общей судьбой, и всегда помнить о том, с какой легкостью все они могут пополнить ряды уже навсегда бесследно исчез-нувших цивилизаций Шумера, Египта, Вавилона и многих, мно-гих других.

Кожурин К. Я. , кандидат философских наук

Хюбшер А. Мыслители нашего времени (62 портрета): Справочник по философии Запада XX века. М., 1994. С. 60.

God, History and Historians. An Anthology of Modern Christian Views of History. Ed. by C. T. Mclntire. New York, 1977. P. 7.

Франк С. Л. Духовные основы общества: Введение в соци-альную философию//Русское зарубежье: Из истории социальной и правовой мысли. Л., 1991. С. 265.

Dawson Ch. Toynbee’s Odyssey of the West / / The Common-weal, LXI, № 3 (Oct. 22, 1954). P. 62-67. Тойнби был полностью со-гласен с оценкой Доусона, отмечая, что его мнение о смене цикли-ческой системы прогрессивной справедливо (Toynbee A. J. A Study of History. Volume XII. Reconsiderations. London; New York; Toronto, 1961. P. 27).